Пружина - стр. 11
Да ведь на этой ветке, которой идут поезда только с юга на север и с севера на юг, не найдётся никого ближе этого деда!
– Тебе отпущено много. Тот, кому много дадено, с причудами… Ты и художник. И работа вона какая! Всё ладом.
Ну, выпрыгнет в Напалкове, а директору в Комбинате скажет, мол, не могу, болен… Не будет в роли того лесосплавщика, который «знал, что не сдюжит, а лез», в итоге гибель в майдане, в омуте. Но туда тянет. И туда зовёт…
– Прав ты, дедушка.
– Вот-вот!
– Елань! – дверь купе отходит на роликах, сонная проводница будит молодого техника на верхней полке.
Он сползает деликатно. Корнев и дед глядят с неловкостью: ведут тайный диалог. Парень этого не видит. Аккуратно кладёт билет в портмоне. На полке рядом с дедом дремлет, сидя, говорить не готов. Уходит, подмигивая: не горюй, мол.
Трогаются. Дед спит, отвернувшись…
От леспромхоза дают другую квартиру. Рядом с главной конторой. Мария бегает глядеть. Одна комната – дочкам, вторая – им, третья – гостиная.
Степан – с одинокой прогулки:
– Дом куплю.
– Какой такой дом?
– От геопартии.
Геологов уже нет, дом пустует.
– Там отопления нет! Надо углем котёл нагревать! Водопровод летний!
– Налажу зимний.
Комнаты – на выбор, огромная кухня. В бывшей конторе геологов у него будет механическая мастерская. И верстак, и токарный станок… Верх утеплит. И это – мастерская. Художественная. Девочкам отдельные комнаты. Они – разные. Марина – аккуратистка, как Мария, а Лада… Бумага, карандаши, пластилин, глина…
В доме на стенах он вешает рисунки деда Андрея Прокопьевича.
Да и внук много рисует. Деревья: карликовые яблоньки, черёмухи, рябины… Лошадку, которая с долгим терпением у склада; берег, реку… И так проходят выходные дни. И на работе: подъёмный кран, небо над ним лёгким облаком, тракторист в кабине, женщина толкает багром бревно, грузчик на вагоне…
Двое молодых людей из столицы оформляют клуб. Обновляют Аллею Славы. Один плотный, голова в кудрях, в пружинках, одет плоховато. Второй, наоборот, тонкий, в шляпе. Сорочки крахмаленые. Манеру одеваться перенимает Корнев. Да и в деле рисования…
Вначале оба – в гостинице, но в любую минуту он идёт к ним. Краски растирает, воду меняет для гуаши. В его доме они – целую неделю. Мария готовит и на них.
– Чё ты заприплясывал?
В ответ молчание.
– Ох, заботушка моя… Зови «учителей» обедать…
Этот, тонкий: Марья Иванна да Марья Иванна. К Степану, вроде, не всерьёз: «Вы – примитивист». В ответ – робкая улыбка, будто влюблён.
– Не оброни ума, Стенька, – ехидничает Мария.
Квартиранты имеют неплохой аппетит. Пироги хвалят, варенье из крупляники… Обещают письма писать. Канули, как в воду. А он благодарен: научили многому… Хотя… «Тебе красками рано», – как-то говорит плотный. Он рисует мощно, второй к нему с уважением. Но Корнев неумело мажет. Одна картина, другая… Дело идёт медленно. Начнёт неплохо, а на каком-нибудь этапе то краски не так лягут, то затрёт какое-нибудь место.