Прозрение Эль - стр. 27
Огромный зал без потолка и стен, и, кажется, даже без пола. Без горизонта: нигде не сливались стеклянные слои матового неба с хрустальной пеленой, что светилась под ногами.
Прозрачные колонны, которые поддерживали непонятно что: они терялись верхушками в той самой молочной беспредельной голубизне, незримо очерчивали пространство, в котором был заперт Рафаэль. Оно ничем не отличалось от того, что светилось за каждой из этих колонн (безликих, точных копий друг друга): бесконечное пространство ровных хрустальных плит, которые тянулись во всех направлениях. Сверкающее великолепие тишины, не нарушаемое ни единым шорохом. Безмолвное, холодное и пустынное место.
Рафаэль уже долго ждал… Чего? Или… кого?
Сколько времени он томится здесь, ожидая решения своей судьбы?
Рафаэль осторожно пошевелился. То, что происходило сейчас с ним, неправильно и очень плохо, и ощущение это было невыносимо. Его обездвиженность в этом ожидании. Все потоки, наполняющие его тело пламенным полётом, перекрыты, они застаивались, как цветущие в неподвижной зяби воды. Закупоривались сгущающейся слизью, усиливая гнев и раздражение.
Оно достигло наивысшей точки, когда фенир уловил неясное мерцание: на прозрачном фоне мелькнула светлая тень. А потом ещё одна. И ещё. Это было даже не самим движением, а только намёком на него, но сверхчувствительная мана локи задрожала от неприятных вибраций. Высший, разделившись, спорил с собой. Он не скрывал от заключённого смысл спора, но и не старался, чтобы Рафаэль ясно понимал его суть.
Фенир чувствовал, что мнения разошлись, хотя больше догадывался, чем знал точно. Одна сторона считала, что оставить Рафаэля в этом состоянии – с перекрытыми потоками – на некоторое время будет достаточно для наказания, другая настаивала, что проступок, совершённый стихиалями, не просто дурацкая выходка, а преступление. Наказание или искупление: вот в чём был главный предмет спора.
В споре Высшего присутствовали и ещё какие-то мнения, но они терялась на фоне главного предмета раздора.
Уже в самом этом понимании Рафаэль чувствовал что-то беспредельно ужасное: разлад Высшего. Никогда на памяти фенира он не делился, раздираемый противоречиями.
– Стихиаль в значении плазма-эфир, – наконец Высший обратился к нему, оперируя знакомыми значениями. – Ты принимаешь вред, который нанёс движению всего сущего разрушением низшей локи?
Рафаэль принимал. Он даже искренне каялся, когда понял, что совершил непоправимое. Сама лока, которую они с акватоном ненароком задели, не была особенной ценной, из-за неё он как-то и не переживал. Но преждевременная гибель любой из них влечёт непредвиденные изменения во всех остальных. И в глубь, и в высь, и во все стороны. Колебания, вызванные разрушением, достигнут даже самые дальние. Пусть не сразу и не с такой интенсивностью, но волна непременно накроет и локу стихиалей.