Прозрение Эль - стр. 1

Это была третья бессонная ночь Джуса. Ему оставалось терпеть этот ужас ещё семнадцать суток. Он скорчился на подстилке, что мать кинула в угол сарая, и старался дышать глубоко и свободно, прогоняя боль. Мальчик шарил опухшими руками вокруг себя в поисках чего-нибудь прохладного, того, что может остудить невыносимое жжение от кончиков пальцев до локтя, но страдание не прекращалось.

И это всего лишь третья бессонная ночь. Джус заскулил, желая, чтобы она наконец-то закончилась и в то же время: длилась вечно. Он знал: новый день принесёт новую боль.

Единственное, что ненадолго отвлекало от мучений, это резкий вой, время от времени доносившийся издалека. Рычание, переходящее в плач, а затем – опять в рычание. И сразу же стихающее.

Что это? Начиналась буря, посылающая порывы ветра? Уже давно прошли осенние дожди, воздух становился всё более холодным. Влагу сменило ледяное дыхание зимы. Незадолго до этой ночи Джус ходил на далёкий пруд и видел, что плавающие на поверхности цветы почернели, превратились в бурую вязкую массу. Теперь, наверное, они по ночам вмерзают в постепенно нарастающую ледяную корку. Зимой никто не ходит к дальнему пруду полюбоваться на цветы…

Вот опять! Джус прислушался к короткому порыву, прозвучавшему с другой стороны деревни. А может, это и не ветер вовсе, а кто-то из баров, недавно прошедших закрепление. Джус знал, что в первые дни подписанного кровью договора тоска по хозяину приносит невыносимую муку. Особенно острую, потому что она впервые падает на бара всеми ощущениями сразу.

Джус терпит сейчас эту невыносимую физическую боль, чтобы никогда не испытывать те страдания, которые причиняет бару закрепление.

– Ты будешь свободным, – несколько раз повторил Верн. – Что такое эта боль по сравнению со свободой?

Деревня по каким-то необъяснимым ощущениям казалась не свободной, но опустевшей, хотя Джус не видел, чтобы в Барвилль кто-то приезжал последнее время выбрать щенка. Но он мог просто не знать, так Джус был занят эти несколько дней. Никогда в жизни до этого он не оказывался так занят.

Он ходил с Верном и другими мальчиками собирать жуков-пуль. Говорили, что если укусит даже один разъярённый жук, то испытываешь такую боль, будто в тебя попала самая настоящая стрела.

Двух из спутников Джус знал довольно близко, они пару раз вместе ныряли за рыбой в цветочный пруд, и высокий – Гекс – оказался очень хорошим рыболовом. Не сказать, чтобы они так уж близки, ни к чему барам испытывать что-то больше, чем расположение друг к другу, но Джусу нравилось то время, что они проводили вместе. Третьего мальчика он несколько раз видел издалека, но встречал редко – кажется, тот жил на дальнем краю деревни.

Это несколько неловко, но почему-то Джус всё никак не мог заставить себя не смотреть на него с настороженным любопытством.

И чего, спрашивается, он хотел увидеть на этом покрытом, как и у всех баров, рыжим пушком лице? Оно такое же, как и у самого Джуса, и даже пушок был ещё таким же нежным и мягким. Джус начинал беспокоиться, у большинства его ровесников пух уже уплотнялся, становился жёстким, а у него всё ещё не лицо мужчины, а какое-то детское недоразумение.

– Джус, – прикрикнул Верн, и все трое вздрогнули от неожиданности. – Прекрати! Немедленно!

Кажется, он неосознанно принялся поглаживать СЕБЯ по лицу, что являлось любованием и стыдом. Бар не должен любить себя. И никого, кроме хозяина. Но так было до недавнего времени, теперь же всё должно измениться. Они изменят сложившийся порядок вещей. Так говорил Верт, но почему же он сейчас рассердился?

Конечно, Джус не стал спрашивать наставника. Только наклонил голову низко-низко в знак раскаянья и поспешил следом. Кто-то из мальчиков насмешливо хмыкнул ему в спину. Джусу так стыдно, и хотелось зарыться под землю, ставшую сейчас белой. Снег запорошил и тропинку, и всё поле вокруг. Жуки, наверняка, погрузились в спячку, их будет легко собирать. Верт умный, это он хорошо придумал. Наверное, такой умный, потому что в своё время сильно болел и не прошёл закрепление. Единственный старый самец, оставшийся в Барвилле.