Прозаическая триада - стр. 25
– А что, ма-ать, м-ать на-аша то-же здесь?
6
– Здесь, здесь, сынок. Где же мне, мой родной, еще быть? Я ваша мать; вы мои дети: где вы – там и я. – Раздался вдруг сзади меня голос моей матери. И едва я собрался с силами, чтобы на него обернуться, как мать порывисто обняла меня со спины, положила мне на плечо свою голову и горько заплакала. – Я все время стояла тут, за портьерой, и все слышала. Сеня прав, прав, прав: у нас действительно большая беда. Отец, живя со мною, часами не может кончить, замучивает меня всякий раз до потери сознания; у меня там, сынок, кровяные мозоли повыступали…
От такого её откровенного признания я снова потрясся до шокового состояния. Мне опять болезненно увиделось мое душевное тело. Рыхлые бесформенные куски его кружились теперь вокруг какого-то судорожно сжавшегося от ужаса тёмного газового пятна, словно осколки взорвавшейся планеты. А тут еще я очень ясно почувствовал, что в это темное пятно как-то крадучись и воровато втекло сморщенное материнское душевное тело. И у меня сразу же в том месте шеи, где мать, плача, терлась мокрыми глазами и носом, неожиданно к моему невообразимому стыду образовалось противоестественный чувственно-сладостный очаг возбуждения. От которого судорожными толчками, как волнами побежали по мне сладострастные мурашки. Все мое естество, словно спичка, загорелось томительным половым влечением. И я понять не успел толком, что это со мной произошло – как несдержанно и явно по слабоумному захихикал и сладострастно до звона плотских мышц потянулся. И готов был уже ухарски, а на самом деле – безвольно отпустить себя в пучину подступившей к горлу сладкой истомы. И воспринимать впредь всё, что бы со мной ни случилось – как само собой разумеющееся и обыкновенное. Но тут на мое несказанное счастье на кухню, запыхавшись, вбежала моя племянница Семирезида. Девятилетняя дочурка Олега и Алевтины, которая тотчас подняла на меня указательный пальчик и, капризно топнув ножкой, безапелляционно заявила:
– Так знайте же, вы, я давно мечтала выйти за него замуж. И теперь, когда он здесь, выйду немедленно. А бабульку, если она еще хоть раз его на моих глазах обнимет, прибью до смерти или отравлю синильной кислотой.
У меня от этого, исходящего из детских уст, немыслимого заявления, перехватило дыхание. Да и мать, услышав угрозу внучки, меня отпустила и, опасливо попятившись, спряталась за портьеру. Я остался стоять перед Сёмиризадой один, ошеломленно моргая. И тоже собрался было куда-нибудь спрятаться от возбужденно агрессивной племянницы. Но, тряхнув головой, опомнился, что передо мной – ребенок. И осторожно доброжелательно улыбнулся. На что Семиризада тоже разулыбалась и обмякла. А тут появились на кухне Олег и Алевтина. Из-за спины дочери они показали мне жестами, чтобы я воспринимал Семиризадино заявление не больше, чем детскую игру. И поддержал её в этой игре. А они оба меня по возможности подстрахуют. Убедившись, что я вполне понял их родительское пожелание, Алевтина сделала нарочито высокомерно-презрительное выражение лица и ядовито заметила дочери: