Провокатор - стр. 32
– Ну, бывай, американец, бог даст – свидимся!
– Бывай, Ваня.
В кабинете Николай Петрович, которого буквально месяц назад временно перевели в Рогожскую часть, выслушал мою версию событий и поинтересовался, сумел ли я тогда попасть к Зубатову.
– Так вы сами справьтесь у Сергея Васильевича, полагаю, телефон в части имеется?
Еще полчаса ушло на «телефонирование», во время которого полицейский врач обработал мне ссадину, после чего Кожин довольно сухо со мной попрощался, посадил на извозчика и отправил домой, где меня встретила Марта, а вскоре примчалась и Варвара, горевшая желанием вылечить меня вот прям щаз. Но для начала мне пришлось их успокаивать, потому как след от удара выглядел страшновато, так что в оборот они меня приняли несколько позже, а под конец после перевязки Варвара осталась на ночь, за явив, что я промерз и меня обязательно нужно согреть. Рубец этому, как выяснилось, не помешал.
Приключения мои попали в газеты, «Ведомости Московской городской полиции» сухо сообщали о беспорядках и о том, что «при разгоне смутьянов пострадал проходивший мимо инженер завода Бари», а всезнающий «Московский листок» прямо написал, что инженер Скамов пытался защитить женщину. Эта заметка, кстати, стала первым печатным появлением моей фамилии в «русской» форме.
На третий день Зубатов вызвал меня запиской на конспиративную квартиру, где мрачно выслушал мой отчет о происшествии, но к концу просветлел и заявил нечто вроде «не было счастья, да несчастье помогло» – дескать, теперь мое «социалистическое» реноме подтверждено делом.
Шеф московской охранки оказался прав – именно участие в свалке с жандармами стало для меня пропуском в революционное сообщество. Стоило мне появиться в библиотеке Белевских, как начались расспросы, охи и ахи, каждый считал своим долгом узнать детали непосредственно у меня, а потом «руку пожать и в глаза поглядеть, со значением». Наташа вообще, похоже, нарисовала себе образ героя на белом коне, а Савинков после моего рассказа пригласил на собрание «к нескольким товарищам».
Я вынырнул из воспоминаний к разговорам и шахматам с Болдыревым, так понемногу мы и докатили до первопрестольной и простились на Курском вокзале, он ехал дальше, в Питер, и просил, буде я окажусь в столице, непременно дать о себе знать, для чего оставил адрес.
Дело шло к Рождеству, и невеликий перевод за патенты из Швейцарии, судя по всему, грозил растаять на подношениях. По святой и нерушимой московской традиции, солидных жильцов приходили поздравлять околоточные, городовые, швейцары, дворники, трубочисты, почтальоны, водовозы, полотеры, а порой и опустившиеся дворяне-«стрелки». Все эту братию хозяевам приходилось одаривать – кого двугривенным, а кого и трешницей. На поздравительный промысел выходили и «недостаточные студенты», зачастую совершенно неожиданно для квартирантов. И это хорошо еще, что у меня тут нету родственников и знакомых и что я числюсь не православным, а методистом, иначе не миновать мне многочисленных визитеров, включая приходских священников с дьяконами и причетниками.