Проводник - стр. 24
В какой-то момент вспрыгиваю на перевернутую повозку, словно простой кот, играясь, расшвыриваю лапами, все ещё на что-то рассчитывающих бандитов, пытающихся пробить оборону, и не без удовольствия наблюдая, как бьется гибкой смертоносной фурией верейская воительница, бешеным смерчем рубя направо и налево нападавших. Столь характерная особенность женщин южного континента, откуда какими-то ветрами занесло Идану, верейский плат давно сполз с головы куда-то на шею, высвободив черную растрепанную косу, а в глазах девушки горит огонь безумия. И, поглоти меня Хамза, если Идана ни счастлива сейчас.
Она сражается спиной к спине со старым наемником, умудряющимся рубить конечности нападавшим тяжелым бердышом, и каким-то чудом при этом не сносить головы своим же.
Как всегда во время боя, не замечаю хода времени. Просто на этом пиру смерти и нездорового азарта, в какой-то момент понимаю, что биться больше не с кем. Враг повержен или бежал.
И вот зверь отступает, а я склоняюсь над собственной одеждой, привычно влезая в штаны и крепя оружие, но не спеша надевать остальное, позволяя телу остывать. В ушах пока звенит от пульсирующей крови, а мелкие ссадины, хоть уже начали затягиваться, но их ещё печет.
Разворачиваюсь, держа в руке колет и сорочку и подхожу к тем, с кем только что бился за жизни и благополучие вверивших нам себя людей, что прячась за баррикадами из повозок, всё ещё опасаются выходить, боясь поверить в то, что все закончилось.
Наемники Иданы перевязывают раны, весело зубоскаля и смеясь, словно пытаясь этим подтвердить самим себе, что живы. И без сожаления добивают чужих раненых, растаскивая трупы, не стесняясь к тому же покопаться в карманах мертвецов, громко хвастаясь друг перед другом, если попадается что-то стоящее.
Вот уже и первая потасовка, резко остановленная Герном.
На самом деле, ничего нового. Просто у каждого страх смерти отпускает по своему: в меру воспитания и привитой дисциплины.
Да, мне хочется скривиться от увиденного, но я просто иду дальше. Знаю, что любого из разбойного сброда ждала бы виселица, так что это, можно сказать, акт милосердия. Почти. Но все же...
Я вард, мы рождены воинами. Но всегда помним о законе. Вот только здесь он свой. И имя ему – горе проигравшим!
Внутри ещё всё клокочет, и я едва не передергиваю плечами раздраженно, когда на них ложатся женские ладони. Но заставляю себя улыбнуться вполне довольной собой воительнице, приобнимая свободной рукой.
-- Эй, Бешеный, какие славные когти! А зубы! Ммм!– шепчет она хрипло, улыбаясь шалой улыбкой. – Хочешь, я позволю немного покусать меня?