Провидение и катастрофа в европейском романе. Мандзони и Достоевский - стр. 39

Сон Дмитрия Карамазова с образами сгоревшей деревни и полумертвого ребенка на руках изможденной матери, более краткий и емкий, чем описание чумы у Мандзони, но по духу им определенно соответствует. Общее в этих эпизодах – непосредственно тема страдания невинного ребенка и страданий матери за ребенка. Равно как реалистичной картине чумы в Милане присуща некая фантасмагоричность, так и описание сна Дмитрия пронизывает глубокий символический посыл, в котором композиционным центром является образ матери, прижимающей к груди ребенка. В то же время при сопоставлении этих эпизодов можно видеть принципиальную разницу двух миров художников. Мандзони сосредоточен на прекращении земного страдания души и ее возвращении со смертью к Богу. Во сне Мити поставлен мучительный вопрос о несправедливости детских страданий. Этот вопрос не раз возвращается к читателю романа «Братья Карамазовы», например, в сценах последних дней Илюши. Однако заключительная «речь у камня», произнесенная Алешей Карамазовым, никак не противоречит светлому и радостному, подлинно христианскому отношению к смерти.

Обозначив возможные точки пересечения в идейно-символических системах писателей, отметим, что представленный здесь обзор перекликающихся образов и мотивов в романах двух авторов далеко не полон, и в продолжение наших рассуждений сосредоточимся на данном вопросе подробнее в соответствии с поставленными задачами исследования. На настоящем же этапе с опорой в основном на рецензию С. Никитенко, которая, с большой долей вероятности, была прочитана Ф.М. Достоевским и могла вызвать определенный творческий отклик, нами представлены ключевые аспекты изучаемого поэтического сопоставления.

Изнывая в одиночном заключении, в письме (1849 г.) к брату Михаилу Достоевский умоляет прислать ему книги и особенно «Библию, оба завета». Всю жизнь Достоевский читал Евангелие, размышлял о путях христианства и незадолго до своей смерти записал: «огромный факт появления на земле Иисуса и всего, что за сим произошло, требует, по-моему, и научной разработки» (27, 85). Богословская проблема антроподицеи, оправдания человека, воплотилась у Достоевского в поиске индивидуального пути спасения для каждого из своих героев. Несмотря на разнообразие человеческих типов, представленных в его произведениях, Достоевскому всегда была присуща цельная концепция религиозного спасения. Она окончательно вызрела и была воплощена в итоговом романе писателя «Братья Карамазовы», однако разные ее аспекты и подступы к решению нашли отражение как в ранних опытах, так и в его зрелом творчестве.