Против течения - стр. 30

Марина не понимала: как она могла не заметить того, что происходило у нее на глазах? Где было ее знаменитое ви́дение? Почему она не чувствовала опасности – не поняла, что девочка давно выросла, и не считала Киру соперницей? Марина верила Лёшке: он никогда сам не бегал за бабами, не искал приключений на свою голову – наоборот, избалованный с юности женским вниманием, был весьма разборчив, а после неудачной первой женитьбы стал и вовсе осторожен, хотя пококетничать любил. Иной раз он с хохотом рассказывал Марине о своих приключениях, а от одной заказчицы, всерьез решившей заполучить его, Марина даже его спасала.

Она в таких случаях делала королевский выход – школа Валерии не прошла даром, Лёшка так это и называл: давай, покажи им Валерию! Марина входила, и все мужчины тут же вставали – даже те, кто отродясь не поднимался при виде дамы. Лёшка, внутренне веселясь, представлял ее гостям: Марина подавала руку для поцелуя, а женщинам так улыбалась, окидывая их быстрым взглядом из-под длинных ресниц, которые ради такого случая даже красила, что редко кто из охотящихся за Лёшкой не чувствовал полную безнадежность своих попыток.

Она не делала ничего особенного, но любые переговоры с заказчиками проходили успешней, когда она на них присутствовала. Леший развлекался, наблюдая за тем, как напряженно следит за ее порхающей рукой лысоватый прижимистый немец: Марина, разговаривая с ним, делала вид, что хочет дотронуться до него, но так и не дотрагивалась. Однако немец вздрагивал, словно кожей чувствовал электрический разряд – а может, и правда чувствовал. «Колдунья, – думал Лёшка, любуясь Мариной, – русалка!» И подмигивал ей незаметно, а она, смеясь глазами, прикусывая губу, – в этот момент они оба вспоминали, как только пару часов назад Марина стонала в его объятиях.

Как, когда это произошло, что Леший перестал любоваться ею, перестал хватать в охапку и целовать? Когда последний раз они шептались в полумраке спальни – Марина смеялась, а он ласкал ее вздрагивающую от смеха грудь? Когда все между ними стало так обыденно, привычно и скучно, что понадобилась Кира, чтобы вспомнить былую страсть и нежность?

Марина жила, все время словно проверяя языком ямку во рту от вырванного зуба – болит? Не болит? Зажило? Нет, не заживало, болело. Не отпускало. Марина и раньше плохо справлялась с собой – она, которая одним прикосновением снимала чужую мигрень, сама порой сутками мучилась от головной боли, пока не помогало что-то постороннее, неожиданное, что подталкивало к выходу из замкнутого круга боли. Иногда это было стихотворение, иногда цветок, иногда звонкий голосок случайно залетевшей на балкон синицы. Марина знала, что от всего есть лекарство, надо только его найти – и не находила…