Против течения - стр. 22
Леший уныло поплелся домой – пешком по лестнице. Шел и вспоминал, как поднимался по другой лестнице в другой дом после их первой ссоры. Правда, тогда бегом бежал. И чудом нашел дом – Марина сама привела, плачем своим, который он слышал! Остановился на площадке третьего этажа, нахмурился… А ведь сейчас, недавно – то же самое было. Когда этот псих с ножом заявился. Он тогда совсем не в Костроме был, а в Москве, с Кирой. И вдруг его словно подняло что-то, такая тревога зазвенела в душе. Рванул домой, Кира даже обиделась. А ведь это Марина позвала! И так мелко, глупо, по́шло показалось вдруг ему все то сладкое, дурманное, острое, жгучее, чем заманивала и держала его Кира. Девочка, куколка, конфетка. На сладкое дурака потянуло!
Марина…
И вдруг, отматываясь назад, как кинолента, понеслась перед глазами Алексея их с Мариной общая жизнь: вот она Ваньку рожает при нем, а он в обморок валится; вот Мусю кормит на терраске, освещенной вечерним солнцем; вот плывет к нему королевой сквозь толпу людей на выставке…
Вспомнил, как любили друг друга впервые и оба тряслись от страха…
Как Марина за одну ночь преобразилась, осознав свою силу…
Вновь услышал, как течет сквозь его сознание ручеек ее беззвучных слов: «Милый мой, желанный, счастье мое!»
И как он «Ангела Надежды» написал – а ведь без Марины и не смог бы!
Омут вспомнил, из которого Марину вытаскивал – и поежился: черная вода, вязкая, жадная, хватает скользкими ледяными руками, тащит вниз, лезет в горло, и воздуха почти больше нет… А сквозь черноту – бледное сияние, как от луны. Это – Марина. Это ее лицо светится. Холодное, мертвое – на самом дне… Увидел опять ее белую с синевой кожу с пупырышками смертного озноба… Услышал, как страшно она кричит, почувствовал, как вцепилась в него, словно пытается спрятаться… Сквозь тонкий свитер почувствовал ладонью ее лопатки, словно прорезавшиеся неоперенные крылышки…
Сухановский парк тоже вспомнил: как стояли под липой, мучаясь от почти нестерпимого желания… И как он струсил, не осмелился… Устоял!
И Татьянин день, и «Утро туманное», что пели вместе с Мариной, и свою первую выставку, на которой приоткрылось им общее будущее, – все вспомнил, пока стоял на площадке. Горло перехватило от мучительной нежности: моя маленькая!
И вдруг совсем опомнился – что же я делаю?
Как же я собираюсь без нее жить?
Что от меня останется – без Марины?
И побежал вверх по лестнице. Вошел, задыхаясь – тишина, все спят. Открыл дверь в спальню. Лампа горит у кровати, Марина лежит, одетая, на покрывале. Потом медленно, как старуха, поднялась и села. Ужаснулся – лицо осунулось, черные тени под глазами. Подошел, стал на колени, голову опустил: