Просветительские идеи и революционный процесс в Северной Америке - стр. 40

. Как и многие другие политические представления XVIII в., такой имидж Георга III восходил к римской традиции. Милосердие короля описывалось словом clemency – тем самым, которое, разумеется, в латинском варианте (clementia), настойчиво использовал Гай Юлий Цезарь при конструировании собственного образа[237]. Античная стилизация репрезентации Георга III проявилась и в упомянутой выше конной статуе, установленной в Нью-Йорке: монумент был сделан по образцу статуи Марка Аврелия. При этом образ, конструируемый вигской пропагандой, был очень мало связан с реальной личностью или политикой Георга III. По очевидным причинам, большинство колонистов не имело возможности увидеть своего короля, будь то при дворе или в ходе официальных церемоний[238]. О его внешнем виде приходилось судить по гравюрам или изображениям на монетах, а о его политике – по перепечаткам из официальной английской прессы. Неудивительно, что наивный монархизм долго давал о себе знать.

Образ Георга III в это время ставился в один ряд с теми английскими политиками, которых колонисты считали своими защитниками. Не случайно на «столпе свободы», воздвигнутом в Нью-Йорке по случаю отмены гербового сбора, красовалась надпись «Король, Питт и свобода»[239]. «Boston Gazette» буквально приходила в экстаз: «Благодарение небесам! Брауншвейг правит, а Питт еще живет, чтобы благословлять собою мир. Мы уверены, что под их защитой вольности Америки останутся неприкосновенными»[240].

В целом, «король-патриот» представлял собой модернизированную в соответствии с просвещенческими установками версию традиционного «доброго правителя». Век Просвещения подорвал веру в чудотворные способности монарха, и короли Ганноверской династии уже не пытались исцелять золотушных[241]. Зато «король-патриот», предположительно, правил в соответствии с общественным договором и принципами естественного права. «Слава британского государя и счастье всех его подданных в том, что их конституция имеет своим основанием неизменные законы природы»[242], – убеждала «Boston Gazette».

Из концепции «короля-патриота» вытекало вигское представление об особой конституционной роли королевской прерогативы. В период Актов Тауншенда виги как раз начали обсуждать эту тему. С. Адамс рассуждал: «Прерогатива – власть, данная короне конституцией для безопасности народа. И это власть, которой никогда не следует пользоваться, кроме как в случаях, когда этого требует безопасность народа. Столь мудрый и милосердный государь ныне восседает на троне, что мы можем положиться на то, что он никогда не станет использовать свои полномочия во вред своим подданным»