Пространства - стр. 12

…Меланхоличный дождь, как старый уставший тапер, по-прежнему играл на подоконнике свой блюз. Пожилой клен за окном подыгрывал ему, шелестя молодыми листьями, и прозрачная занавесь продолжала неспешный танец с уличным ветром. Третья пара уже давно прошла. Впрочем, с ней прошли и все наши пары. Завтра начинается подготовка к экзаменам. А через месяц – выпускной. Она будет в шитом на заказ платье с воздушными цветами весны – я увидел его на ней пару часов назад. А сейчас мы говорим обо всем подряд. Она шепчет мне на ухо что-то веселое и пустое. Смеется. Нам тепло вдвоем и спокойно. Вероника уехала на неделю домой – а значит, мы можем никуда не спешить и наслаждаться только тем, что опять вместе.

В кафе заходили завсегдатаи. Кто-то из знакомых подходил ко мне похлопать по плечу и поприветствовать «amicone[9] Andreo», я улыбался им в ответ. Старик подлил мне еще немного вина и подо двинул чашку с душистым капучино. Мы оба смотрели на фотографию, с которой и начался разговор. Я отпивал маленькими глотками то вино, то кофе, смотрел на фото и пытался сообразить, не забыл ли я отметить какую-нибудь важную деталь. Дон Франческо наслаждался любимым свежевыжатым соком и с улыбкой не то отца, не то деда о чем-то рассуждал сам с собой, поглаживая пальцами первое цветное фото из моего альбома.

Наташка весело улыбается в объектив, а я смеюсь, обнимаю ее, а там, на заднем фоне, Леша-музыкант играет блюз на саксе. Смешно и нежно: мы счастливы, пьяны, мы – герои. Этот мир, наконец-то, наш.

– Какие у нее красивые глаза, Андрео, – синьор Франческо с улыбкой смотрит на это самое фото, я молча соглашаюсь с ним. – Что я говорю? Да она просто красавица! А ты, bambino, еще совсем юный, и глаза такие веселые, не то что нынче, – пожалуй, он прав, я опять соглашаюсь и делаю глоток остывающего напитка.

– Жаль, что во Флоренции нет троллейбусов, синьор Франческо.

– Почему, сынок?

– Это очень красиво, padre[10]. Особенно, когда едешь ночью: троллейбус пуст, город тоже, а за окном идет дождь…

Почти полночь. Старенький троллейбус, шумно кряхтя и завывая, мчится от остановки к остановке. Он пуст. На улице декабрь, мокро. Началась привычная для наших мест зимняя оттепель: после первых морозов шел дождь. Капли ползут вниз по стеклу, закрывая собой неприглядные и промозглые виды пустынного зимнего города. Я всегда любил ездить по нему ночью в троллейбусе, но обычно мне приходилось возвращаться домой. Сейчас я ехал из дома.

Полчаса назад позвонила Наталья и сказала, что забыла передать маме испеченный ею торт и какие-то салаты. Завтра – мой день рождения, у нас дома собиралась вся моя родня и друзья. Но к чему такая спешка? Почему нельзя все отвезти завтра? Кто же поймет этих женщин! Я набросил на себя плащ и с большой не охотой вылез в дождливую полночь. До общежития ехать четыре остановки, я сидел у самого окна и наслаждался мозаикой капель, которые сонно ползли по толстому стеклу и преломляли в себе яркие огни рекламы. Но это была лишь прелюдия к настоящей симфонии. На второй остановке в троллейбус зашли два лохматых парня в кожаных куртках. Один играл на дудочке, а другой на гитаре. Это был очень знакомый и симпатичный джаз. На третьей остановке – две «цветастые» девушки-хиппи, которые в такт первым музыкантам отбивали бубнами звучный ритм. Ситуация становилась такой же сюрреалистичной, как и цветные картины за каплями дождя. Я улыбнулся. Мне даже подумалось, что это сон, очень милый сон в честь дня рождения. Мы подъехали к общежитию, я встал и направился к дверям, ночные музыканты следовали за мной. Это просто какое-то сумасшествие! Двери открылись – и музыка, которая следовала за мной по пятам, вдруг слилась в единый оркестр из саксофона, трубы и барабанов. Толпа народа стояла на остановке с транспарантом. Заиграл марш, и все вокруг запели: «К нам приехал, к нам приехал Андрей Михалыч дорогой!» Потом овации, потом опять веселый джаз, вспышки, потом… Потом лицо. Радостное, сияющее, смеющееся! Она выскочила из толпы, крепко обняла меня и, ко всеобщему восторгу, одарила меня зажигающим все вокруг поцелуем. Я успел взглянуть на часы – была полночь, был мой день рождения. Мне не нужно было вычислять, чья это идея, – это была ее душа.