Прощу, когда умрешь - стр. 26
– Чего ты так разволновался, Женя? – И блатной акцент куда-то исчез. А разнузданную ухмылку сменила снисходительная ирония. – В роль не смог войти?
– В какую роль?
– В роль гея...
– Да нет, не роль это.
– А может, все-таки роль?
– Но вы же должны понимать, что пидор – это вопиющее оскорбление! – Женя манерно вскинул вверх палец.
Похоже, вышло это у него весьма убедительно.
– Прямо-таки вопиющее! – засмеялся Фокин.
– Да, между прочим.
– Я знаю, у пидоров не только на мужиков стоит, но и на баб. А ты, значит, гей, да? Значит, я могу спать спокойно?
– Да не было у нас ничего с вашей женой! Ну, приходит она ко мне. Посидим, поболтаем, чайку попьем, иногда выпьем по рюмочке...
– А как насчет песен?
– Песни я сам пою...
– Песни твои, честно говоря, голубизной попахивают. Но ничего, пипл хавает, и это главное... Ты же должен понимать, что этой мое казино. Я снова здесь главный. И ваш с Вилкой проект – мой проект, ты это понимаешь?
– Да, понимаю.
– Проект под названием «Женя Калинин», да?
– Ну да...
– Не звучит... Можно, я сам придумаю тебе сценическое имя?
– Попробуйте...
– И попробую... Ты будешь у нас Гей-Люссак!.. Я не знаю, кто это такой, какой-то великий. А имя как звучит! Гей-Люссак! И главное, в самую точку... На сцене Гей-Люссак! Вся петушня твоя. А в Москве этого дерьма навалом, отстреливать некому, – разозлился вдруг Фокин.
– Издеваетесь?
– Я издеваюсь?! Да нет, это вы тут с Вилкой издеваетесь! Развели здесь черт-те что! Хотите, чтобы надо мной братва ржала? Гоша Фокс и Гей-Люссак! Да меня уже сейчас тошнит от этого!
– Я не Гей-Люссак.
– А зачем ты лапшу мне тут на уши вешаешь?.. Может, ты и пидор по жизни, но не гей... Это Вилка голубизну придумала?
– Нет.
– Ты сам?
– Ну, я ей признался...
– Когда ты ей в этом признался? Когда она трахнуть тебя захотела?
– Нет, не хотела она...
– Слышь, я свою бабу десять лет уже знаю! Мы с ней вместе такого хлебнули, что тебе и не снилось. Я ее наизусть выучил... Липла она к тебе, я спрашиваю?
– Н-нет...
– Врешь! – рассвирепел Фокин.
Он больше не играл роль матерого уголовника, он был таковым по жизни. Пальцы веером не выбрасывал, до жаргона не опускался, но смотреть на него страшно.
– Нет.
– Смотри, я ведь все узнаю! Я ж тебя тогда на бутерброды порежу!
– Да нет, не было ничего...
– Точно? – неожиданно успокоился бандит.
– Да.
– Ну, тогда живи... Если ты правда там с голубизной, то никому об этом не говори, понял?
– Понял.
– Мне гомики тут на сцене не нужны. У меня здесь солидная контора, и дела серьезные. А с Виолой я поговорю, чтобы она сбавила обороты, а то разогналась, пока муж в командировке...