Прощай, оружие! Иметь и не иметь - стр. 51

Мы чудесно проводили лето. Когда я стал ходячим, мы стали кататься по парку в коляске. Лошадка неспешно трусила, впереди маячила спина кучера в лакированном цилиндре, а рядом сидела Кэтрин Баркли. Даже если наши руки слегка соприкасались, нас это возбуждало. Когда я освоился с костылями, мы стали выбираться на ужин к Биффи или в «Гран Италия» и там устраивались на галерее. Официанты сновали туда-сюда, рядом шла уличная жизнь, на столах, покрытых скатерками, горели свечи под абажурами. Когда мы окончательно поняли, что отдаем предпочтение «Гран Италии», метрдотель Жоржи зарезервировал за нами столик. Он знал толк в своем деле, и мы предоставляли ему самому выбирать блюда, пока мы разглядывали посетителей, и погруженную в сумерки галерею, и друг друга. Мы пили белое сухое капри, стоявшее в ведерке со льдом. Мы перепробовали и другие вина: фреза, барбера, белое сладкое. Из-за войны они остались без сомелье, и всякий раз, когда я спрашивал Жоржи о винах вроде фрезы, он смущенно улыбался.

– Вы себе представляете страну, делающую вино со вкусом клубники.

– А почему нет? – спросила Кэтрин. – Звучит шикарно.

– Если дама хочет попробовать, то пожалуйста, – отвечал Жоржи. – Но, позвольте, я принесу бутылочку марго для лейтенанта.

– Жоржи, я тоже хочу попробовать.

– Сэр, вам я не рекомендую. В нем даже клубника не чувствуется.

– Кто знает, – сказала Кэтрин. – Вдруг я почувствую?

– Я подам, – согласился Жоржи, – а когда дама удовлетворит свое любопытство, я его унесу.

Вином это трудно было назвать. Как сказал Жоржи, в нем даже клубника не чувствовалась. Мы вернулись к капри. Однажды мне не хватило денег, и Жоржи мне одолжил сто лир.

– Ничего страшного, лейтенант, – сказал он. – Дело житейское. С кем не бывает. Если вам или даме понадобятся деньги, вы всегда можете на меня рассчитывать.

После ужина мы прошлись по галерее, миновали рестораны и магазины с опущенными стальными жалюзи и остановились перед лавчонкой, торговавшей бутербродами – ветчина с латуком и анчоусы на глазурованных тарталетках величиной с палец. Это нам на ночь, когда проголодаемся. Потом мы сели в открытую коляску перед галереей напротив кафедрального собора и покатили в госпиталь. Меня встретил привратник и помог мне с костылями. Я расплатился с кучером, и мы поехали на лифте. Кэтрин вышла на этаже, где жил медперсонал, а я поднялся выше и поковылял на костылях по коридору к себе в палату. Иногда я сразу раздевался и ложился в постель, а иногда садился на балконе, положив больную ногу на стул, и наблюдал за снующими поверх крыш ласточками, и ждал Кэтрин. Когда она приходила, мне казалось, что она вернулась из долгого путешествия, и мы вместе шли по коридору, я нес судна, а потом ждал ее под дверью или входил вместе с ней в палату, если там были наши друзья, а по окончании положенных процедур мы с ней сидели на моем балконе. Потом я ложился, и когда все засыпали и она понимала, что ее никто уже не вызовет, то приходила ко мне. Я любил распускать ее волосы, а она сидела на кровати неподвижно, но иногда вдруг быстро наклонялась, чтобы меня поцеловать, я вытаскивал шпильки и складывал их на постели, так что выбивались новые прядки, и наблюдал за ней, сидящей неподвижно, а потом вынимал последние шпильки, и вся копна обрушивалась, а она склоняла голову, и мы оба оказывались внутри, и было ощущение, что мы в палатке или вокруг нас водопад.