Прощание с «Императрицей» - стр. 19
Собственно, приказа о сдаче в плен им никто не отдавал. И уставом пехотным ни бегство с поля боя, ни сдача в плен не предусмотрены, если только не прочитать в таком смысле «воинскую смекалку», которую положено в бою проявлять. Последний же полученный прямо приказ они выполнили как должно. Израсходовав все возможности – до последнего патрона и до последних сил идти врукопашную, противника на просеке они задержали. Вот только и они, русские, и немцы, что расшибали лбы, чтобы пройти по их трупам на заброшенном тракте, оказывается, упирались напрасно. Где-то стороной, другими тропами и другими дорогами, прошли решающие силы и события. Где-то в другом месте приняты были судьбоносные решения. А они и их враги почём зря остались коченеть в заснеженном лесу, тотчас же обретшем первозданное умиротворение. Хоть и дымилась до сих пор рыжая прошлогодняя хвоя в прогалинах, мокрых от гранатных разрывов.
«И не будет ни вечной памяти на поминках, ни даже упоминания в статистике. И сын твой не станет играть в геройскую смерть отца, упорно отказываясь от волшебного врачевания игрушечным шприцем», – как-то само собой подытожило в голове Николая нередкое в последнее время «прозрение будущего».
Будто вживую увидел, как он сейчас даст команду:
– Кто хочет с остальными… – Капитан Иванов, не глядя, кивнул в сторону серой колонны, змеящейся снежным тоннелем еловых лап, и продолжил: – Разделить, так сказать, участь, – препятствовать не буду. Попрошу только взять на себя заботу о раненых, они сдаются безоговорочно, поскольку нам их не унести. И ещё попрошу чуть повременить со сдачей, чтобы дать подальше уйти тем, кто захочет попытать счастья.
– Щастя? – конспиративно разогнав ладонью клубок табачного дыма, вахмистр Борщ с сомнением покосился назад, в лесную глушь, совсем недавно бывшую вполне себе достойным предбанником пекла.
– Пробраться к действующей армии, – уточнил капитан, уже сосредоточившись на подсчёте патронов в барабане нагана. – Не все же части сдались. Вон, слышно.
Он хотел было обратить внимание товарищей на гул далёкой канонады, чуть слышный уже, но ещё вполне отчетливый. Но близкий треск валежника, гортанная перекличка и особо звонкий в лесу лязг затворов заставили всех обернуться, а кое-кого невольно попятиться от леса к краю пригорка.
– Хальт!
Физиономия под серой холстиной, намотанной на рогатую каску, была не так уж и решительна, но её уверенности всё же хватало, чтобы требовательно махать плоским, как нож, штыком:
– Хэнде хох!
Григорий Борщ, как назло смотревший хоть и в лес, но в другую сторону, даже не обернулся. Только смачно сплюнул размокшую «козью ножку», свёрнутую как раз из листовки, прельщающей на ломаном русском: