Прощальный поцелуй Чукотки. Записки северянина - стр. 26
Так их и нашёл отец. Опустившись на колени перед собакой, он упёрся в его лоб своим лбом и тихо сказал ему: «Прости, Мишка!» В ответ тот лизнул ему щёку.
Провожающие пошли к причалу, где стоял буксир.
На пирсе стоял грустный Пананто. Минька, вырвав свою руку из руки отца, подошёл к стоявшему тут же Мишке, долго-долго смотрел тому в глаза, ещё раз обнял его, потом поцеловал в мокрый, шершавый нос и подвёл к Пананто.
«Дяденька Пананто, – дрожащим голосом сказал он, – не обижайте его, пожалуйста». Сдерживая слёзы, он отошёл к матери. Та обняла его, и стала что-то тихонько шептать мальчику на ухо. Минька кивал головой, всхлипывал, и всё теснее прижимался к ней.
Призывно гудя, буксир отвалил от пирса и пошёл в сторону парохода. Мишка, глядя, как от него навсегда уплывает его единственный друг, поднял морду вверх и завыл. Завыл так, как никогда не выл до сего времени. Это был вой отчаяния и горя, прощания и памяти.
Минька с палубы буксира крикнул ему в ответ: «Я люблю тебя! Я тебя никогда не забуду!» Но шум работающего дизеля и ветер с берега отнёс его слова в сторону. А Минька во все глаза глядел на постепенно уменьшающиеся фигуры Мишки и Пананто.
Пароход удивил ребят своими размерами. С берега он казался маленьким, а тут огромная стена металла стояла перед ними и дрожала от работающих внутри машин.
С палубы спустили грузовую сетку и всё семейство Серовых вместе с багажом было доставлено на верхнюю палубу.
Выбравшись из сетки, они по винтовой лестнице спустились в грузовой трюм, оборудованный двух и трёхэтажными металлическими кроватями для пассажиров. Такой трюм назывался твиндек.
Найдя свободные кровати, родители стали устраиваться, так как предстояло недельное плавание, а мальчишки побежали осваивать пароход. Новая обстановка, знакомство с такой громадиной отодвинуло Минькино горе от расставания с собакой на второй план. До самого вечера ребята шныряли по всем палубам, познакомились с другими мальчишками, плывущими с родителями кто в Анадырь, кто в Эгвекинот, а кто и в бухту Провидения.
Уже в сумерках послышалась команда: «На брашпиле12! Поднять якорь!» Загудела лебёдка, загремела якорная цепь, сильнее задрожал корпус парохода от прибавивших оборотов машин, и судно, медленно развернувшись кормой к посёлку, стало уходить в открытое море.
Минька стремглав бросился на корму, чтобы последний раз посмотреть на огни посёлка, где остался навсегда его товарищ и друг. Стоял тихий безветренный вечер. Издалека с берега послышался волчий вой. Это Мишка посылал своему другу последний привет. Минька бросился в твиндек, там нашёл безлюдный уголок, забился в щель между чьими-то вещами и вновь горько заплакал. Ему было жалко и себя, и Мишку, и оставшихся в посёлке лучших друзей. Так незаметно для себя, убаюканный равномерным покачиванием парохода, вышедшего в открытое море, он заснул.