Пророк в своем Отечестве - стр. 8
Александр сразу всё понял: особенно выразительной была рука усатого, сунутая в карман. По коридору, к двери, быстро шел жандарм.
Время для отступления было упущено. Баранников, строго и с осуждением глядя на усатого, сказал:
– Мне нужен господин Агатескулов. Никакого Фриденсона не изволю знать.
– Да вы пройдите, – сказал усатый и опять усмехнулся: – Сейчас разберемся.
Жандарм посторонился, пропуская в коридор Баранникова, а наглый усатый господин закрыл дверь.
В комнате Фриденсона оказался еще один жандарм. Увидев Баранникова, он радостно улыбнулся ему, как родному, и сказал: «Аха». Усатый сделал ему знак выйти, сел в кресло, закинул ногу на ногу и обратился к Александру:
– Ну-с, господин…
– Алафузов, Георгий Иванович. Почетный гражданин города Ставрополя.
– Очень рад, Георгий Иванович. Тут у нас дельце серьезнейшего, можно сказать, свойства. Так что придется вам немного задержаться. Позвольте, однако, представиться: полковник Никольский. Я, знаете, люблю ясность. Вот Василий Игнатьевич Агатескулов, к которому вы изволили прийти, на самом деле есть некто Фриденсон. А вы как изволите называться… на самом деле?
«У кого-то из наших развязали язык, – подумал Баранников о товарищах, которые сидели теперь по казематам Петропавловской крепости. – Кто-то осветил[9] Фриденсона… Кто?»
Александр снял пальто, бросил его на диван, достал позолоченный портсигар с монограммой на крышке. Открыл его, предлагая пахитоску полковнику:
– С разными людьми довелось беседовать – я, знаете, человек коммерческий… А вот с жандармским полковником знакомлюсь впервые.
– Эка беда! – иронически ответил полковник, беря пахитоску. – Оно только начни! Глядишь – и привык. – Никольский засмеялся, довольный.
Глава вторая
Двадцать пятое января. День. Федор Достоевский
Федор Михайлович вышел из типографии и поежился от промозглой, знобящей и так ненавидимой им зимней сырости. Ну была бы зима как зима – с бодрым морозцем, густым, благодатным снегом! Как бы душа радовалась! А тут снег, не успев коснуться мостовой, превращается в грязь, месиво. Дома в потеках, неба совсем нет, что-то серое и гнусное навалилось сверху. Слава Богу, хоть ветер утих, можно пройтись.
Он любил ходить пешком. Во-первых, видишь людей, наблюдаешь жизнь города, а голова отдыхает от напряжения работы. Во-вторых, разминаются кости, перестает болеть позвоночник – после долгих часов сидения за рукописью он ноет нестерпимо. В-третьих и главных, по дороге вдруг решается какая-нибудь недорешенная ночью задача. Вроде и не помышляешь о ней, а на самом деле она сидит в мозгу и просто не дает о себе знать. Но потом, словно кукушка в часах, выпрыгнет в свою минуту, и подумаешь: «Вот оно как! Что же ране-то не понял – именно тут вся и задача».