Прометей № 1 - стр. 6
Ленин обходился без жестикуляции, ораторских приёмов и росчерков, заискивания перед аудиторией или обращений к ее эмоциям. Его слова «всегда напоминают мне холодный блеск железных стружек», писал М. Горький; Клара Цеткин отмечала, что «он кидал свои фразы, как неотёсанные глыбы». «Какой профессор потерян для мира!» – воскликнул великий историк М. Ковалевский. Все его речи сразу ложились в основу глубоких раздумий, и как только он высказывал свои соображения, он часто внезапно останавливался. В зрелые годы его уверенность в себе была высочайшей, потому что основывалась на глубоком анализе фактов, и он говорил с захватывающей дух настойчивостью и убежденностью, которые передавались всем слушателям. С нравственной точки зрения, оратор-чудодей Троцкий «мог противостоять Ленину не более чем блоха супротив слона», как заметил Брюс Локкарт.
Ленин обладал второй особенностью, символизирующей достижения революции в целом. Это черта, которая во время первого визита Мориса Бэринга в Россию больше всего поразила его как типичная черта обычного русского – человечность. Попытка свергнуть большевиков после революции, конечно, привела к жестокости; но революционный процесс упразднил царствие отчаяния и породил новый мир надежды. В 1918 году старик-крестьянин, протягивая свои истёртые и мозолистые руки группе школьников, говорил: «Дети, эти руки не умеют писать. Они не умеют писать, потому что единственное, чего от них хотел царь, – пахать. Но вы, дети новой России, можете научиться писать. Ах, если бы я мог снова стать ребёнком в новой России!»
Таковы новые веяния, повлиявшие на общественное мнение. Убийство и внезапная смерть, увы, достаточно известны в русской истории на протяжении веков. Горький, который в тяжёлые времена гражданской войны неоднократно вмешивался в ленинские дела от имени подозрительных интеллектуалов, никогда не встречал отказа, говорит о Ленине так: «В России, стране, где необходимость страдания проповедуется как универсальное средство “спасения души”, я не встречал, не знаю человека, который с такою глубиной и силой, как Ленин, чувствовал бы ненависть, отвращение и презрение к несчастиям, горю, страданию людей». Насладившись сонатой Бетховена, Ленин однажды признался Горькому: «…Часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя – руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми. Гм-м, – должность адски трудная».