Проклятие темных вод - стр. 7

Еще неделю назад землю укрывал белый ковер. В тот день я сквозь ограду дома престарелых заметила группку подснежников, белеющих в кружке уже свободной от снега травы. От яркости их склоненных головок на фоне нежданной зелени перехватило дыхание, и я поспешила домой за фотоаппаратом. Но вернулась уже затемно, а на следующий день снег сменила слякоть. Я даже испугалась, что потеря волшебного мгновения помутит мой рассудок. Нужно быть готовой бороться с этим. Сожаления сверлят душу и погружают меня в бездну уныния.

До дома престарелых, где живет мама, десять минут на автобусе. Она переселилась туда, как только осознала, что не в силах держать в порядке Дом у реки, когда ее рассудок и тело стали все неохотнее повиноваться. Я спешу через коридор по мягкой ковровой дорожке, стараясь не вдыхать ползущий из комнат кухонный чад. Из десятого номера появляется Макс. У него тоже тут мать, и мы с ним вроде как приятели. Приветственно машет рукой, отвечаю тем же. Интересно, думает мой знакомый о том, что я не замужем? Хочет ли узнать поближе? Может, пофлиртовать с этим парнем было бы и здорово, но у меня есть Грег. Муж. Что бы это ни значило.

– Вот твоя газета и немного джина. – Протягиваю матери пакет, где, помимо прочего, еще подгузники, о которых мы всегда деликатно умалчиваем.

Быстро касаюсь губами ее похожих на пух одуванчика волос. Необходимость склониться, чтобы поцеловать родительницу – эту некогда деятельную женщину ростом на полголовы выше меня, – расстраивает. Когда я переступаю порог, старушка не здоровается, а отворачивается и спрашивает, буду ли я кофе. И через секунду начинает рассказывать о других постояльцах заведения:

– Устроили в холле клуб любителей кино. Придумали же такую чушь!

– Почему бы тебе не подсунуть им хороший фильм?

– Даже слушать не станут. Знаю я, что они смотрят. Нет чтоб какую-нибудь приличную драму, так им бальные танцы подавай!

– А Оливер? Мне он показался приятным.

– Да ну его, старый зануда и неженка.

Пожалуй, если мама встретит мужчину, с которым захочет разделить остаток жизни, она станет добрее, мягче. Тогда мы сможем общаться как нормальные мать и дочка.

Устраиваюсь в одном из ее обитых ситцем кресел, подставляю бедро льющемуся из французских окон теплому солнцу, отогреваю замерзшие губы. Мать ковыляет к буфету (там у нее чашки, блюдца и кофейник с ситечком), одной морщинистой рукой опираясь о спинку дивана, другой – о стену.

– Еще так рано! Ты наверняка не завтракала. А у меня ничего, кроме кофе. Разве только «Грейп натс», но ты ж их за еду не признаешь.