Проклятие темных вод - стр. 25
Хелен прикрыла трубку ладонью.
– Вещи Джеза на месте? Посмотри! Бегом! – прошипела она.
– Может, я лучше сяду на ближайший поезд и приеду к вам? – В голосе Марии уже звенели истеричные нотки.
– Да ну, не выдумывай, – ответила Хелен. – А парень утром вдруг появится там? Я лично в этом не сомневаюсь.
– В голове не укладывается… Неужели вы не знали, что мальчик сегодня уезжает? Не помогли ему собрать вещи?
– Мария, Джезу почти шестнадцать! Он не хочет, чтобы тетка слишком опекала его. Я просила парня сообщить, на каком поезде он уедет, но в остальном предоставила разобраться самому.
Повисло долгое молчание.
– Мария, – прервала его Хелен, – о чем ты думаешь?
– Лучше б я не отправляла его к вам. У нас с тобой абсолютно разные методы воспитания. Твой граничит с небрежно…
– Мария, прошу тебя, давай хотя бы останемся в рамках приличий, если…
– Ладно. Не следовало мне так говорить. И все же Джез не привык даже к мягкому небрежению. Дома он не так свободен. Мальчик привык к строгому распорядку дня, к тому, что его везде возят. Он не знает, как ездить в метро! Ваша подземка для него – темный лес. О господи, что же с ним стряслось, Хелен?
– Наверняка всему есть разумное объяснение. А тебе лучше прямо сейчас выпить – и в кровать.
– У тебя на все один ответ: выпить.
Последовала напряженная пауза. Хелен боролась с собой, чтобы не попасться на удочку.
– Я звоню Надиму, – продолжила Мария, – выбора нет. Он должен знать об исчезновении сына.
У Хелен от негодования стало покалывать во всем теле.
– Джеза нет всего одну ночь. Это вовсе не означает, что парень исчез. Мы делаем все, чтобы найти его.
Она положила трубку и повернулась к остальным. Глаза ей застилали слезы ярости. Мало того что ее обвинили в небрежении и неадекватности, так еще все больше беспокоили мысли о том, что Джез, возможно, и вправду попал в беду.
– Мария всегда чересчур опекала сына. Отсюда и эта отвратительная сцена.
– Мам, не переживай, – сказал Тео. – Найдется. Он не тупой.
Барни вернулся в комнату и вновь уселся перед телевизором.
– Ну? – спросила Хелен.
– Что?
– Вещи Джеза? Там?
– А… Да, все на месте. Он и не собирался. Шмотки разбросаны по полу.
Хелен зажмурилась. Села. Опустила голову на руки.
– Когда в таких случаях звонят в полицию? – спросила она сквозь пальцы.
Глава седьмая
Воскресенье
Соня
В кладовке есть коробка из-под обуви, где я храню дорогие сердцу вещицы. Там лежит губная гармоника Себа. Немного нервничая, поворачиваю ручку большой стеклянной двери: давно сюда не заглядывала. Гости редко остаются у нас ночевать. Всегда по разным причинам. Пахнет затхлостью, пылью и старой бумагой. Серый свет сочится через окошко, затененное крышами дома престарелых и высокими черными трубами электростанции за ним. Почти вся мебель здесь так и осталась под чехлами с тех пор, как мы вернулись. Открывать комод красного дерева, ящиками которого мы не пользовались, или тахту под окном не было особой нужды. Коробка из-под обуви стоит на полке в шкафу. Бережно достаю ее, вынимаю палестинский шарф Себа, рассматриваю вещи, которые не видела много лет. Я пришла за губной гармошкой – утешить Джеза. Когда вошла к нему утром, мальчик показался встревоженным и слегка одурманенным последствиями приема маминого лекарства. Надо его успокоить. Джез решил, что опять перепил, и стыдился этого. Парень слишком хорошо воспитан, чтобы предположить, будто тетина подруга что-то подмешала ему в чай, и от этого моя нежность к нему делается еще острее. Я уверила Джеза, что он не сделал ничего дурного, и сказала: «Проси чего хочешь, ты же мой гость». В конце концов мальчик скромно попросил принести губную гармошку. Копаясь в коробке, я заметила письмо под шарфом. Адресовано мне, как и все послания Себа, хоть и подписано: «Марку, в Вэнбург-Хилл». Марк складывал письма в каменной нише в аллее – мы решили, что это идеальное место, откуда удобно забирать корреспонденцию. Разглядываю конверт. Марка за девять пенсов, почтовый штемпель за первое февраля. А год уже не разберешь какой. На время забываю о гармошке и позволяю себе раздвинуть края надорванного конверта и вытащить письмо. Почерк дает неверное представление о достоинствах Себа.