Проклятие Табигати - стр. 22
Дорога постоянно шла в гору, что заставляло юношу держаться за поручни, чтобы не скатиться вниз и позорно не вывалиться из повозки на землю. Когда огни факелов Виндейла остались позади, перед Алишером открылось низкое северное небо, усыпанное звездами. Он и не думал, что их может быть так много. Юноша разглядывал россыпь драгоценных камней небосвода, пытаясь отыскать знакомые созвездия. Впереди сиял ковш большой медведицы, а над ней примостилась малая. Алишер вспомнил очаровательную улыбку Замиры, когда она с таким увлечением рассказывала о звездах Табигати и пела…
Страх приближающегося неминуемого конца всё же парализовал разум, но сердце пыталось отвлечь носильщика от мрачных мыслей сладкими воспоминаниями. Он вспомнил слова той странной песни, что пела Замира в первую их встречу, и губы зашептали текст, словно молитву. Это было последнее послание ветру для его любимой…
Я прошу, люби меня вечно,
Даже если мешают дожди!
Даже если любовь под луною не вечна,
Ты не верь,
Ты просто люби!
Ты люби меня, когда утро
Внезапно приходит в твой дом.
Не забывай про меня ни секунды,
Помни, даже если на сердце ком…
Телега остановилась у входа в небольшую пещеру под могучим гранитным утесом. Из тёмной глубины не веяло ни сыростью, ни плесенью, и лишь мягкий аромат трав наполнял ноздри, унося прочь заботы.
Йорик что-то прокричал на Норманском, и мохнатая шкура с налипшим на нее репейником отдернулась. К гостям вышла сгорбленная старушка, опираясь на крючковатую клюку, на которой горела запертая в стекло свеча.
Тем временем восток небосклона уже обагрился алыми отблесками нарождающегося рассвета. Алишер смотрел, как одна за другой гаснут звезды, прячась от лика дневного светила.
– Они как люди, рождаются и умирают. Одни светят долго, другие зажигаются перед рассветом и тухнут, не успев понять, что происходит. Но у каждой свое предназначение, – голос старухи был скрипучим и неприятным, но зато она почти без акцента говорила на языке Султаната.
– От судьбы не уйти, а жить без любви, все равно, что жить камнем. Век долог, но безрадостен, – ответил Алишер.
– Пойдем внутрь, зима приближается, и ветры становятся все злее. Так и захворать недолго. Пойдем, милок. Как звать-то тебя, соколик? И за что на тебя метку рабскую поставили. Совсем свежая ещё, как рубцы и шрамы. Пойдем, у меня чаек есть, не жасминовый, конечно, но брусника тоже очень полезна, – вежливо произнесла пожилая женщина, увлекая парня за собой.
Решив, что старушка просто заговаривает ему зубы для внезапного смертельного удара, Алишер скинул шкуру и смело шагнул в пещеру, позволяя ведунье точнее прицелиться для удара. На базаре от охранников каравана он слышал, что, если удар точный, даже больно не будет. Ветер снова растрепал волосы носильщика, словно требуя завершения песни, и парень, повинуясь зову сердца, снова запел: