Проклятие Стравинского - стр. 32

Она вздыхала, утопала и таяла в моих объятиях, блаженно улыбалась, ощутив мои губы где-то в районе собственного темечка, продолжая проговаривать свой бесконечно счастливый монолог.

– Но все гораздо проще. Счастье – это идти рядом с Аленом… Даже нет! Счастье – это просто быть рядом с Аленом… Просто быть! А также счастье – это чудесно подмигивающие с небес звезды, теплые объятия сумерек, тихие вздохи волн спящего озера, ветерок и улыбающаяся Луна – конечно, все это тоже частичка великого счастья мира.

– В таком случае счастье вновь становится у тебя «хитроумным блюдом из многих составляющих»…

– Ну нет! Просто у меня не одно, а много счастий! Счастье идти в обнимку с Аленом, счастье быть в Монтре, счастье звезд и неба, луны и ветерка, фестиваля и музыки, творчества и успеха…

Клянусь, так мы могли бы бродить по набережной туда и обратно до самого утра, лопаясь от счастья и восхищаясь волшебством бытия. Могли бы, если бы ближе к часу ночи, когда со стороны балетного помоста стали доноситься фанфары – сигнал подведения итогов дня, – гениальный Алекс Мону не преподнес бы нам еще один, свой самый последний, поистине убийственный «сюрприз», адресованный лично Соне, которая первой его увидела.

… – Что это?

Она вдруг резко замерла на месте, и в то же самое мгновение беззвучно разрушился, исчез наш незримый дворец гармонии и счастья. Я проследил в направлении взгляда Сони и чуть крепче сжал ее плечи.

Картина прямо перед нами полностью повторяла то единственное полотно Сони, что я увидел одним глазом на выставке в Шильоне. На каменном парапете набережной неподвижно лежал Алекс Мону – копна убранной в хвост гривы волос в стиле Боба Марли, расхристанное платье Избранницы, ломаные, рваные линии рук и ног, мускулистость и худоба, счастливый оскал черногубого рта и мрачная бездна широко распахнутых в вечность мертвых глаз.

Я перевел дух.

Конец ознакомительного фрагмента.