Проклятая вечность - стр. 2
Звук проносящейся вдалеке машины вдруг изменился, взвыл визгливо тормозами, а после ухнуло, и под собой, по земле, я почувствовала, как грохнуло, будто дрожь прошла. Я взвизгнула, и потом, мгновение позже дрожи, донесся долгий ухающий звук взрыва.
Компания во дворе встрепенулась, один парень соскочил, побежал за дом, девчонки прижались к гитаристу, а Ирка замерла посреди двора рядом с залитой желтым светом песочницей.
Стало очень страшно, захотелось спрятаться поглубже, и чтобы мама рядом… Я лежала, притихнув, почти не дыша, и ждала. Дома осветились, везде включали свет, из подъездов выходили люди, открывались окна, послышались голоса:
– Что случилось?
– Рвануло чего-то?
– Наверное на заводе.
– Нет, авария, говорят.
– Кто говорит?
– Авария? На заводе? А эвакуация когда?
– Какая авария?
И так повсюду, и от этого гомона, от этих вопросов, стало спокойнее. Сейчас все эти взрослые разберутся в том, что случилось, всем помогут, всех спасут – они знают, они умеют. Я уже стала выползать из своего укрытия, потянулась к свету, когда на том, на дальнем конце двора, что-то случилось. Сначала прекратился гомон, послышались возбужденные восклицания, а потом, разом, весь двор взорвался криком, воем, люди побежали кто куда. Кто-то бросился туда, где кричали люди, кто-то ринулся в подъезды, а все больше мельтешил, не зная куда податься…
А потом я увидела их… Их было много, они были такие же как и простые люди, только… Только они были дикими. Метались по двору, хватали, подминали под себя людей, накидывались и все безмолвно, без криков, молча. Я лежала и смотрела. Вон Ира, визжит, несется через весь двор не оглядываясь, а за ней плотный здоровый дядька в разорванной футболке, бежит молча, напряженно, пузо мотается. Мимо пробежали, уже не видно их, только слышно как визжит Ирка, отчаянно, громко. И все кругом так же, и везде орут, везде кричат, и эти безмолвные, и их уже будто бы и больше стало, мечутся, пропадают в подъездах, исчезают в темноте…
Я забилась подальше, отползла в самый угол под плитой, туда, где она притулилась к железной стене гаража, скрутилась там в калачик, и лежала, тихо-тихо, и плакала беззвучно…
А потом настала тишина, как то разом, вдруг пропал шум, крики, грохот ломаемых дверей – тишина. Я развернулась, посмотрела в просвет меж плитой и землей. Там, в просвете, были видны ноги, обутые в лаковые туфельки с блестящими застежками пуговками и с посеребренными носиками – мамины туфельки, я их даже у зеркала один раз примеряла, а они оказались очень большими и встать в них у меня не получилось – сложно на высоком каблуке.