Проданная - стр. 2

Порой становилось невыносимо. Особенно когда осознаешь, что ты такой же человек, как и все другие. Как свободные. Так же дышишь, так же говоришь, так же чувствуешь, так же радуешься и грустишь, так же боишься. Между нами нет разницы. Кроме той, что одни поставлены законом над другими. Злым неправильным законом.

Я сидела в этой секции уже несколько дней. Спали тут же, за расписной ширмой. Но Саклин никогда не спал, гудел установленными сутками. У Сальмара Дикана остались лишь мы трое. Верийки были слишком обычны, а я, напротив — слишком особенна. Ко мне редко приценивались, лишь глазели. И разворачивались, услышав цену. А я каждый раз выдыхала. Каждый отказ — отсрочка. Но я понимала, что так не могло длиться вечно. Как понимала и то, что ни одна имперка не купит за такую сумму комнатную прислугу. Просто утешала себя глупой надеждой.

Сальмар Дикан вдруг скрючился в поклоне перед высоким светловолосым имперцем в компании управляющего или секретаря. Я юркнула за ширму и наблюдала из укрытия. Высокородный — не перепутать. Длинные светлые волосы опускались ниже лопаток, в левом ухе поблескивала рубинами характерная серьга. Ложилась на плечо, спускалась по мантии, будто дорожка из капель крови. Он рывком содрал с вериек нехитрую одежду и беззастенчиво лапал, прикидывал в ладони вес тяжелой груди, щипал соски. Наконец, отстранился:

— Это все, что у тебя есть, торговец?

Сальмар Дикан подобострастно улыбнулся:

— Есть совершенно особенный товар, мой господин. Как раз подходящий вашей милости.

Он попятился вглубь секции, в мою сторону. Внутри все оборвалось, затряслось. Я шагнула назад и спряталась за ширмой.

Сальмар Дикан схватил меня за руку и вывел на свет. Поставил перед имперцем, с видом барышника сжал ладони:

— Специально для вас, мой господин. Белая женщина отменной красоты. Безупречная кожа, светлые волосы. А глаза, ваша милость! Где еще найти такие глаза? Цвета нежных фиалок.

Высокородный оказался неожиданно молодым, лет двадцати. Скульптурное лицо, прямой нос с тонкими ноздрями.  Яркие темные глаза. Но его порядком портило выражение какой-то брезгливости, будто и находиться здесь ему было мерзко. Он ухватил за ворот моего серого платья и дернул. Лямки не поддались. Сальмар Дикан хотел было зайти за спину и развязать, но имперец лишь прошипел:

— Стоять.

И вновь дернул, прилагая большее усилие. Ткань треснула, обвивающая шею лямка, обжигая, ширкнула по коже, заставив меня содрогнуться. Платье упало к ногам, оставляя меня совершенно нагой. Тело обдало холодом. Я чувствовала, как твердеют соски, отчаянно хотела прикрыться, но понимала, что мне не позволят. Просто стояла, глядя в пол. Ненавижу.