Пробуждение - стр. 41
– И что, что Лешка еще сказал? Люда, не тяни! – Виктор ощущал, что никак не может прийти в себя от услышанного.
– Спрашивал, где мать с отцом, где Машка, про Сережку, естественно. Тебя, понятное дело, тоже вспомнил. Короче, и врачи Лешке сказали, и мы с Тёмой поддакнули, что он долго болел, без сознания был, вот в область привезли, в больницу, поэтому никого рядом нет, день неприемный. Вроде поверил.
– Так ты из больницы звонишь?
– Нет, из дома. Главврач сказал, что сейчас надо постепенно ему привыкать ко всему. Когда мы уходили, Лешка заснул. Но ты не бойся, это не летаргия, а обычный сон. Врач пульс пощупал, говорит, что нормальный. Раньше-то у него, помнишь, пульса не было почти совсем. Вить, а Вить!
– Что, Люда? – Карпунцов чувствовал себя полностью раздавленным свалившейся новостью, даже не находил в себе сил обрадоваться, а надо бы.
– Вить, не могу я тут одна со всем этим справиться. Приезжай! Вместе маме тогда сообщим. Одна я боюсь, вдруг сердце у нее сразу… вдруг не выдержит.
Виктор совсем растерялся. По-хорошему, надо ехать сразу. Тут и рассуждать не о чем. Шутка ли: полтора десятка лет Лешка проспал. В первое время Виктор все никак не мог смириться с тем, что произошло. В Питер мотался, где брат лежал, одолевал тамошних врачей расспросами и собственными дилетантскими советами. Ему постоянно казалось, что доктора хоть и профессионалы, конечно, но ничего не смогут поделать без какого-нибудь чудодейственного сверхнового изобретения. А придумать такую прорывную вещь может он, Виктор Васильевич Карпунцов. Не врач, медицинского образования нет? Во всякой там неврологии и психиатрии не разбирается? Ну и что, не боги горшки обжигают. Зато он брат, старший, который этого Лешку, неподвижного лежащего в постели, даже не дышащего почти, с самого раннего детства опекал, защищал от обидчиков, учил давать сдачи в мальчишеских драках.
А на кого еще было надеяться в деле Лешкиного выздоровления? Врачи, наверное, все правильно делали, претензий к ним нет, но уж слишком они, как казалось Виктору, полагались на данные их медицинской науки. Мол, плохо еще изучена эта чертова летаргия, редко случается, достоверно описанных случаев кот наплакал. Поэтому лечим как знаем, а поскольку мало что известно… ну, словом, хотя бы не навредим. Может, и не так думали врачи, поди разбери, чужая душа – потемки, даже скорей всего не так, но мысль о том, что самого важного звена найти не удается, долго не оставляла Виктора.
Шли годы, и Карпунцов понемногу смирился с действительностью. Выше головы не прыгнешь. Может, и нет никакого спасения от этой летаргии. Берет человека за шкирку, выхватывает из толпы и бросает в пучину безвременья. А почему судьба именно этого выхватила, а не другого, одному Богу известно. Вроде и жив человек, а что это за жизнь, если подумать. Кормят-поят через всякие трубочки или даже впрыскивают, аж передергивает, если представить себе, тело обтирают салфетками да полотенчиками влажными. Лучше и не думать о таком. А жизнь свое берет, дети растут, с «северов» вернулись, на родине жены, в Подольске, осели. Новые дела, новые заботы, новые радости. А Лешка? Ну, жалко его, беднягу, но разве жалостью беде этой поможешь? Только расстраиваешься, когда в больницу к нему попадаешь. И Виктор, хоть в душе упрекал себя, постепенно стал все реже бывать у брата. Даже когда к матери с отцом в Меженск ездил, старался найти подходящий предлог, чтоб их к Лешке не сопровождать.