Проблематика войны в гуманитарных науках - стр. 39

). Они выступают здесь не просто как «варвары», а как «недолюди». Для читателя, возможно, вопрос встает об их родовой принадлежности. «Людьми» англичан делает сознание греховности, правда, скорее не своей собственной или общечеловеческой, а присущей сугубо ирландской природе. Для Лютера сознанием являлось некоторое «неудовлетворенное бытие», которое провоцировало стремление к самосовершенствованию. У Спенсера эта установка будто бы выворачивается «наружу», «вовне», направляется не внутренний мир человека, а на соседнее государство, на заблудшего соседа, которому необходимо «помочь» и совершенствовать не себя, а именно его, подтверждая тем самым собственный, превосходящий заблудшего, статус. Той «цивилизованностью», приобщение к которой может исправить ирландский уклад жизни, обладают именно англичане («they [Irish Lords] should have bin reduced to perpetuall civillity and contayned in continuall duty […] so were this people at first well handled, and wisely brought to acknowledg allegiance to the King of England»[134]). Впечатление такого резкого и непреодолимого разрыва между англичанами и ирландцами, восприятие их как представителей совершенно чужих миров возникает в связи с тем, что Спенсер будто и вовсе не находит никакого общего основания для ирландцев и англичан как представителей одного и того же вида. За этим весьма грубым, как может показаться, допущением, мы осмелимся так же предположить, что гипотетический диалог между ирландцем и англичанином невозможен в принципе в виду отсутствия общего языка, коммуникативного поля, то есть они в принципе рискуют друг друга не понять. Из этого коренного различия между ними следует вывод о том, что ирландцы в своем нынешнем состоянии скорее всего не воспримут плоды английской цивилизации, а исказят их до неузнаваемости.

Автор работает с различными доктринами весьма выборочно: там, где Спенсеру необходимо убедить читателя в ущербной природе Ирландии, он рассуждает так, как протестантский мыслитель писал бы об изначальной греховности человеческого существа, а размышляя об английской нации и их «миссии», Спенсер выступает как настоящий гуманист. Философии работают сообща, «сражаясь» за победу авторской позиции, по двум направлениям: «против» ирландского общества (дискредитируя его не только с помощью фактов, но и попыткой приписать ему низкий онтологический статус) и «за» английскую миссию. Спенсер стремился создать убедительный образ врага, который при этом не смутит интеллектуалов у власти.

Кратко рассмотрев, каким образом Спенсер разоблачает ирландцев, мы можем заключить, что автор излагает весьма эффективный для оправдания колонизации концепт ирландского врага, который прочно закрепиться в английской культуре. С одной стороны, взгляд на врага как на более отсталого, пораженного различными недугами, позволяет рассматривать английское завоевание Ирландии как благо для последней. С другой стороны, разорение и голод, в немалой степени вызванные военными столкновениями на ирландской территории, начинают восприниматься как вина самих ирландцев и следствие их «больной» природы, а не иностранного вторжения. Стоит отметить, что сам концепт «врага», который будет позже развиваться в английской историографии и публицистке, обнаруживает свои корни именно в эту эпоху. «В основу образа ирландца конца XVII – начала XVIII в. были положены стереотипы, созданные еще при Тюдорах и ранних Стюартах. Главным качеством «гэлов» или «тигов», как обычно именовали ирландцев современники-протестанты, были природная «дикость» и «варварство», идущие с дохристианского периода и контрастирующие с «просвещенностью» и «цивилизованностью» англичан»