Про котов и некотов - стр. 9

Мама пыталась всё-таки дать мне музыкальное образование, повела в музыкальную школу на прослушивание – меня забраковали. Как хорошо, а то пришлось бы мучиться семь лет с сольфеджио и прочими бяками. Моя подруга, правда, окончила музыкальную школу по классу фортепиано, но всё время страдала: как тяжело, как много задают, какие коротенькие у неё пальчики – трудно брать аккорды в «Хорошо темперированном клавире» Баха. А музыка была такая красивая, завораживающая… Я несколько раз сидела рядом с Надюшей, когда она разучивала «Клавир». Через несколько секунд после начала её игры сверху раздавался стук – это соседка по прозвищу Гутька выражала своё недовольство музыкой.

Да, звукоизоляция – большая проблема в среднестатистическом российском доме. Где бы я ни жила, везде было хорошо слышно соседей сверху, снизу, слева, справа. Исключением стало аспирантское общежитие, где были толстые кирпичные или каменные стены; как нам кто-то говорил, это бывшие конюшни. Если так, то для лошадей в дореволюционное время строили лучше, чем для людей сейчас. Хотя какие лошади могли бы взобраться по лестнице на третий этаж? Ерунда какая-то. Скорее, это был воспитательный дом или дом для прислуги.

Эта самая Гутька (Августа, что ли?) преследовала мою подругу годами, даже когда та уже окончила музыкальную школу и перестала терзать пианино. Жила она с престарелой матерью – вылитой ведьмой, и обе были малость чокнутыми. Они постоянно что-то сыпали или лили на балкон соседям снизу, то есть семье моей подруги, подбрасывали им какие-то «колдовские» артефакты. Когда терпение отца Надежды иссякло, он поднялся на этаж Гутьки, долго колотил в дверь и кричал что-то, наверное, с использованием экспрессивной русской фразеологии. Это возымело действие: на балкон больше ничего не падало.

Но однажды подруга была потрясена: её для разговора вызвал декан. Оказывается, Гутька узнала, где учится Надежда, пришла в подгорный корпус института, где располагалось историко-английское отделение, пала в ноги декану, прямо на пол, и слёзно молила что-нибудь сделать, потому что ей жить не даёт проклятая девица… Надюша так растерялась, что сначала даже не знала, что сказать: настолько нелепо и неожиданно прозвучали эти слова. Слава богу, декан у них был не то что вменяемый – просто мировой дядька с прекрасным чувством юмора, он посочувствовал своей студентке, но всё-таки посоветовал быть осторожнее: кто знает, что ещё на уме у полубезумной женщины?

Вот куда меня завели воспоминания. А ведь мне хотелось ещё написать несколько слов о том, как я четыре года занималась в танцевальном кружке, гордо именовавшемся хореографической студией. Это я всё пытаюсь доказать, каким занятым человеком была в детские и отроческие годы. Занятия в кружке были, кажется, два раза в неделю; перед выступлениями мы занимались чаще. Руководила студией дама, которая позже вела у нас историю. О, это особый персонаж. Скорее всего, дама когда-то подвизалась на ниве балетного искусства, видимо, в массовке бегала. Росточек у неё был детский, зато выправка военная, даже больше – она была пряма, как палка, и так же худа. Ходила годами в коротком чёрном или тёмно-коричневом платье, нет, не ходила – ступала, шествовала. Она была так необычна, так суха, что казалась нам куклой. Честное слово, мы, старшеклассники, её побаивались. Когда дама стала вести у нас историю в десятом классе, каждый был намного выше её ростом, но мы трепетали, когда она входила в класс. Более того, шутник Женька – спортсмен двухметрового роста – выглядывал постоянно в коридор и наконец приглушённо вскрикивал: «Змей идёт!» Мы вставали по стойке «смирно». Неслышно заходил змей, оглядывал класс немигающими глазами, – это были тягостные секунды – разрешал сесть. Все тихо сидели, пряча лица. Никому не хотелось идти отвечать.