Про котов и некотов - стр. 23
Наконец я сообразила обратиться за помощью к отцу. Он когда-то сам учился в аспирантуре ЛГПИ и даже жил в том же общежитии, куда я так рвалась. Из телефона-автомата я позвонила папе. Узнав, как зовут коменданта, он расхохотался: надо же, Эмма Серафимовна всё ещё там? Отец тогда жил в Мурманске и намеревался вскоре приехать в Ленинград по делам, но, чтобы быстрее мне помочь, сказал, что передаст кое-что со своим бывшим студентом, и проинструктировал меня, как разговаривать с комендантом.
Через день-два я встретилась с упитанным хитроглазым посланцем, он передал мне увесистый свёрток, от которого вкусно пахло рыбой, и подмигнул: дескать, действуй. Мне, воспитанной мамой на чистых и светлых идеалах человеколюбия и бессребренничества, пришлось слегка переформатироваться, хотя это было неприятно. Я взяла рыбный свёрток, изобразила на лице нечто макиавеллевское и бодро зашла к Эмме Серафимовне. Села напротив, как равная, и сказала вкрадчивым голосом что-то вроде: мой папа, Геннадий Георгиевич, передаёт вам большой привет, он скоро сам будет здесь и обязательно вас навестит, а пока шлёт вам вот этот скромный презент – и протянула остро пахнущий пакет. Эмма Серафимовна оценила сей ход весьма благосклонно, изобразив на лице приятное удивление и даже умиление. «Ах, какая рыбка! – воскликнула она. – Ну конечно, я помню вашего папу, мне очень приятно, что и он тоже помнит меня. Как хорошо, что вы тоже здесь. Да, кстати, появилось место в шестом общежитии, в такой-то комнате. Там живёт одна девушка, она скоро заканчивает аспирантуру. Характер у неё неприятный, она ни с кем не уживается, но вы попробуйте».
И я переехала в шестую общагу.
Девушку звали Лиля. Держалась она независимо, ходила быстро, говорила громко и отрывисто, и потому сначала я поверила словам коменданта. Но прошло несколько дней, и стало понятно, что Лиля – мягкая и нежная натура, которая привыкла защищаться от мира внешней резкостью. И мы подружились. Вместе пили чай, рассказывали друг другу о себе, делились разными секретами. К ней как-то зашёл молодой человек, который по её просьбе перевёл тексты нескольких песен Патрисии Каас. Певица была тогда очень популярна, все её слушали, а французский мало кто знал. Звали этого парня Володей, был он крупный, какой-то то ли несобранный, то ли неуклюжий, то ли стеснительный, но чем-то вызывал симпатию. И когда через несколько дней я встретилась с ним в коридоре, то, сама себе удивляясь, пригласила его к нам на чай, чему тот обрадовался.
С этого момента наши отношения с Володей стали развиваться, а примерно через год мы решили пожениться. Намерения наши были самыми серьёзными, мы подали заявление в Куйбышевский ЗАГС, но пришлось ждать несколько месяцев, когда подойдёт наша очередь зарегистрироваться. Эмма Серафимовна пошла нам навстречу и выделила маленькую комнату ещё до бракосочетания, сказав: «Смотрите, чтобы поженились, а то скажут, что я поощряю разврат». Мы клятвенно обещали.