Про Хвоста - стр. 27
Приходы Алеши с гитарой и с новыми песнями из Тивериады, из Нью-Йорка, из Лондона продолжались в Париже. Однажды, вместо обычного «Ну что, споем?», он сказал: хочу прочитать маленькое стихотворение, которым очень доволен, «Охота на дерево».[3] Сережа считал, что последняя строфа – формула Алешиной жизни: поэт – жизнь – музыка.
Случилось нам с Сережей присутствовать при первом свидании Алеши с новорожденной Верочкой. Почему-то мы оказались в палате у Риммы раньше него. Хвост вытащил Верочку из кроватки, поднес к окну, и мы услышали: «Римуля, да ведь она красавица!»
Поэтический вкус Алеши Сережа считал безупречным и очень внимательно прислушивался ко всем его высказываниям о поэтах и поэзии. Именно под влиянием Алеши взялся он в последние годы жизни перечитывать заново всю русскую поэзию. «Другом в поколении» был для Сергея Хвост.
Как-то, описывая коллекцию фарфоровых фигурок в собрании М.Л.Ростроповича и Г.П.Вишневской, Сергей в одной из фигурок, «Разносчике», обнаружил необыкновенное сходство с Алешей: тот же высокий лоб, фасон бороды, а главное, совершенно хвостовский насмешливый взгляд. Сделав фотографию, Сергей послал ее Алеше, а через пару дней получил прелестнейшее «послание в 128 строк»[4].
Париж,
27 сентября 2010 года.
Сергей Есаян
Ирина Нагишкина
Театровед. Живет в Москве.
Ленинград, 1974
«Вот приеду в Питер.
Мы пойдем на Греческий, у дома Хвоста станцуем танго».
Я – Васе Аземше. Дом Алиски, весна 2010.
Пишу нехотя, из-под палки. А если так, то буду говорить с тобой. Обращаться к твоей светлой тени. Ты как хочешь, чтобы мы тебя вспоминали? Я, конечно, вспоминаю и люблю. Хотелось бы обозначить твою огромную общую одаренность, твою незаурядность. Не тексты, не песни, не гитару. Сверх этого! Больше! Как? Прямо вот: красивый, талантливый, доброжелательный, умный, обаятельный. Так многие напишут и будут правы. А о высокой духовности, о постижении Абсолюта, совершенства, истины – так об этом эзотерики, или молчать лучше. В первый приезд, в начале 1995 года, ты сказал, что помнишь о нашем знакомстве: осень, то ли 67-го, то ли 68-го года. Ванька Тимашев, я – и навстречу ты, Енот, Сорокин. Раннее утро, пустынный Невский. Енот еще съехидничал: «Им что, лет по восемнадцать? Ну, эти московские». Дружить начали сходу, будто век знакомы. «Мы все были оборвыши и заморыши» (Бродский). Потом? Мотание меж двумя столицами, твой успех в Москве, особенно среди дам. Большая Бронная, звонок в дверь, часов 7 утра. Сосед Борька: «Хвост приехал!» Он тебя обожал, из полсотни мужиков любил только Игоря Нагишкина, тебя и Левушку Рыжова. Хороший вкус у соседа Борьки. Полинка и я радовались!