Призванные, избранные и верные - стр. 10
Наше знакомство, вычлененное из других событий, кажется спрессованным во времени, но длилось оно лет около десяти.
Отец Александр печалился: матушка его стала болеть, но лечиться не хотела, все хлопотала по хозяйству, пела в церковном хоре, возложив упования на Бога.
И уполномоченный допекал. Однажды подкараулил у больницы, где батюшка потаенно причащал. «Требоисправления» в общественных местах – даже на кладбищах и в больницах – запрещались, и больные – кто хитростью, сквозь щель в заборе, кто с негласного ведома медсестер, в пальто поверх больничных халатов, добирались до ближайшего дома. В назначенное время переулками подъезжал батюшка: не причастить умирающего он не мог, даже если бы за то ему самому угрожали казнью. Раковых больных, безнадежных, кому оставалось совсем недолго, вывозили иногда с ночи, чтобы умирающий облегчил душу покаянием и причастился в последний раз. Издавна батюшка исхлопотал у архиерея антиминс и негласное благословение в крайних случаях и литургию отслужить в домашней церкви.
Уполномоченный устроил засаду с милицией и захватил всех врасплох. Батюшка еще только исповедовал, явных улик требоисправления не обнаружили. Чашу не отняли, не осквернили, и то слава Богу, но беглых больных насчитали в доме восемь, и исхитряться никто не стал, прямо глядя уполномоченному в пустые и безумные от охотничьего азарта глаза.
Только семидесятилетняя Анисья с трясущейся головой поминала вслух иродов окаянных, извергов, христопродавцев, которые ни жить людям не дают, ни даже умереть по-человечески. Но свои бессильные речи она прямо к уполномоченному не обращала, а смотрела как бы в забытьи сквозь него в незримое пространство, и в протокол их заносить не стали, а привычно обозначили как «антисоветские лозунги и хулиганские выходки при исполнении обязанностей».
– Отправили эту бумагу властям духовным и кесаревым, в обком… Не знаю, что там теперь надо мной учинят… Хуже-то всего, что матушка Варвара переволновалась, был гипертонический криз, теперь совсем ослабела… В больницу ни за что не хочет, говорит, она там от одного мертвого воздуха умрет. Мне кажется, она уже знает что-то, но молчит. Характер-то у нее непреклонный… И очень уж в последнее время стала ласковая, особенно с детьми… Да все Псалтирь и Евангелие читает.
И задумывался батюшка, тихо крестился.
Через полгода он осунулся, на лице появилось новое выражение, вроде напряженного ожидания или недоумения, будто он все хотел что-то понять и не мог.
– Матушка стала совсем плоха… – говорил он с проступившими слезами. – Рак у нее, застарелый, с метастазами. Давно несла она этот крест. А я еще огорчал ее, с ней спорил…