Призвание – писатель. Том 1 - стр. 14
Григорий говорил нарочито громко. Голос многократно отражался от стен, и в его гулкой тёплой полифонии Полина действительно ощущала присутствие бригадира. С каждым шажком она всё смелее смотрела вперёд, нажим палочки оставлял на стене всё более чёткий и ровный угольный след. Незаметно для себя она обошла по ярусу весь четверик. Заканчивая линию, Полина посмотрела вперёд и увидела улыбающегося Григория.
– Как?! Я думала, вы рядом со мной идёте… – Прежние опасения мгновенно объяли хрупкое тело девушки. Она снова почувствовала в коленях противные ватные тампоны, а из глаз брызнули слёзы…
– Стоп! Полина, ни шагу назад! – рассмеялся Григорий. – Умница! Можешь обернуться и посмотреть на свою работу. Ты сделала это!
Полина обернулась и увидела под нескончаемо долгой линией, которую она вычертила вместе с Григорием Борисовичем, ещё одну, такую же. Такую же длинную и даже, как ей показалось, более уверенную и красивую.
– Это я сама начертила? – девушка прищурилась и, обернувшись к Григорию, с хитрецой спросила: – Без вас?..
– Сама! Я свидетель, – ответил Григорий. – Ну что, теперь справишься?
– Справлюсь! – Полина очаровательно улыбнулась.
Сторонний наблюдатель мог бы заметить, как улыбка девушки, полная счастья и открытой наивной радости, смутила Григория. Но рядом никого не было, и смущение бывалого иконописца осталось, как говорят в таких случаях, за кадром.
– Идём обедать? – спросил Григорий, переступая по лестнице вниз и подавая Полине руку.
– Я сама, – ответила девушка.
Представляю возмущение читателя: «Любовь у порога, а о главном герое, бригадном генерале Григории, до сих пор автор не сказал ни слова!» Верно. Но не будем горячиться – рассказывать, собственно, нечего. К тридцати годам личная жизнь Григория Борисовича Камышина вполне укладывалась в стандартный набор российских стереотипов: школа, институт, армия, работа. Ни романтических приключений, ни отчаянных влюблённостей или безрассудных поступков Гриша на свой счёт не записал, несмотря на особую внутреннюю восторженность, назначенную ему природой, и резкий категоричный ум. Правда, служить ему пришлось не в заштатном российском уезде, а в Афганистане. Мириады мух, раскалённый песок в лицо, мутная бессмысленная героика и на каждом шагу смерть, смерть, смерть – вот и вся романтика.
Впрочем, в студенческие годы (кажется, на третьем курсе) случилась с Григорием весьма любопытная история. Зашёл он как-то с друзьями в храм. Минут десять парни слонялись под гулкими сводами, затем один за другим потянулись на улицу. У кого-то разболелась от духоты голова, кто-то просто заскучал, глядя на церковное однообразие. И только с Григорием произошло нечто неизъяснимое. Он вдруг почувствовал, что каждая икона в храме глядит на него и шепчет: «Подойди, Гриша, постой со мной. Дай, дружок, полюбоваться на тебя!» Объятый сладостным волнением, молодой человек обошёл все святые образы, и перед каждым его охватывало незнакомое прежде ощущение гулкого космического покоя. Он знал, как ликует влюблённое сердце, как блаженствует восторженный ум над решением абстрактной проблемы. Но перед иконами Гриша впервые испытывал совсем иное ликование. Светлое искрящееся ликование о неземном и вечном!