Призраки Ойкумены - стр. 28
– В нее легко влюбиться, – сказал Пшедерецкий. – Экий темпераментище…
Он еле слышно вздохнул:
– Темперамент гематрийки? Любовник госпожи Штильнер будет чувствовать себя извращенцем. Не находите?
– Обсуждать женщин в подобном тоне… – начал было Диего.
Улыбаясь, Пшедерецкий перебил маэстро:
– …недостойно мужчины. Или даже так: недостойно благородного человека. Знаю, сеньор Пераль. Приношу глубочайшие извинения вам и госпоже Штильнер. У меня злой язык. Вы вызовете меня на дуэль? Без нейтрализатора?
В речи Пшедерецкого мелькнули знакомые нотки: верткие серебряные рыбы в мутной воде. Дуэль, подумал Диего. Намекает? Издевается? А может, все проще: я – варвар, мне чужда раскрепощенность цивилизованной Ойкумены, и я ищу подвох в обычнейшей светской болтовне? Диего Пераль, ты смешон, как старомодный ботфорт в рубке космического крейсера…
– Извинения приняты, – сухо ответил маэстро.
Он ждал и дождался. Вихрь служил прелюдией, вступлением к экспромту, продуманному заранее самым тщательным образом. «Экспромт? – говаривал Луис Пераль, и в глазах отца играли смешливые искорки. – Задача актера, мальчик мой, состоит в том, чтобы убедить зрителя: ты импровизируешь на ходу, ты остроумен без подготовки. Ты должен преподнести публике акт творения: здесь и сейчас, приятного аппетита! Ничто не требует такой подготовки, как экспромты. Перефразируя эту мудрую мысль, я повторяю: ничто не требует такой подготовки, как необходимость уверить зрителя в том, что ты совершенно не готовился! Господь создал наш мир экспромтом. Я даже представить боюсь, сколько времени Он перед этим…» Тут маэстро обрывал отца, требуя почтения к вере. Сегодня, на турнире, Пераль-старший наверняка одобрил бы молодую гематрийку – Джессика сыграла, как по нотам.
– Черт возьми! – охнул Пшедерецкий.
Улучив момент, когда дистанция позволила пустить в ход короткий клинок, Джессика – из низкого парирования, даже не подумав выпрямиться – швырнула кинжал в лицо Шильдкнехту. Бросок был сделан без замаха: краткий, резкий всплеск кисти. Так стряхивают капли воды, так отгоняют назойливую муху. Гематрийский рассудок, способный к сложнейшим расчетам, фехтовальный опыт бергландца – все криком кричало, что у кинжала нет ни единого шанса попасть в цель острием. Тем не менее, Шильдкнехт отпрянул, чисто по-человечески среагировав на бросок. Он машинально приподнял своих «близнецов», пытаясь закрыться рапирами, и опоздал, потому что опоздание Джессика Штильнер просчитала до мельчайших тонкостей, как и подъем рапир в высокую позицию.
Кинжал угодил плашмя в плечо спортсмена. Честно отмечая любое попадание – силу, точность, качество потенциального ранения – педант-нейтрализатор добавил бергландцу самую малость: пятьсот граммов в худшем случае. Но эти злополучные полкилограмма, помноженные на мощное движение торса Шильдкнехта, вынудили бергландца откинуться дальше, чем он хотел, и поднять рапиры выше, чем он собирался. А Джессика уже заканчивала головокружительный пируэт, срывая с себя плащ освободившейся левой рукой. Завязки плаща, пришитые «на живую нитку», от рывка лопнули, и алая волна захлестнула, накрыла, повлекла в пучину скрестившихся «близнецов».