Призраки осени - стр. 13
Потом Калли нашла зеленую вуаль и скрыла под ней все, что никого не касалось.
Кифер топтался у двери и, увидев ее, несмело улыбнулся. Девушка погладила брата по щеке. Она так сильно их любила!
Девушка оплакивала себя весь день, принимая деньги из рук в руки, передавая трубки, разводя по укромным лежакам, подкуривая и забивая, выпроваживая лгунов и должников, окликая Кифера, когда нужна была его сила, благодарно принимая от Калли целебный кофе.
День смыл с себя трупные пятна.
К полуночи зал был полон.
Девушка закрыла салон и приказала Киферу никого не впускать. Впрочем, одного клиента она не могла игнорировать.
Гордон Бёрн заглянул после двух ночи.
– Где старик? – хмуро спросил, пересчитывая потные монеты и рассовывая по карманам купюры.
– Там, – девушка ткнула пальцем в темное, закопченное сотнями опиумных дымов подвальное небо. – Хотя, надеюсь, что там, – высморкалась она на пол.
– Серьезно? – поднял бровь охотник.
Она кивнула.
– Дело тебе не по плечу, – Бёрн не спрашивал, почему она закутана вуалью по самые брови, ему платили не за слова, а за надежный забор вокруг и полное отсутствие лишних глаз и вопросов. – Старик говорил, ты сочиняешь стихи и воешь тут от скуки. Опиумокурильня не для слабаков.
Гордон не видел, как сзади неслышно подошел Кифер. Девушка слегка кивнула ему, и громила сдавил трепача, как стальной обруч бочку. Сгибом локтя Кифер прихватил его за горло, а другой рукой страховал через грудь. Дочь чувствовала, как кровь отца на руках, отмытая, невесомая, но горячая и злая, требует, чтобы она подошла вплотную, взяла эту ветошь с повадкой человека за самое сокровенное, что он носит в штанах, и выплюнула в лицо:
– Сегодня мой брат – он держит тебя сзади, вы знакомы, верно? – переломал нашему отцу все ребра. Тот вздумал меня учить, как вести дела. Кому кланяться, кого брать понежнее – прямо, как тебя сейчас. Чувствуешь?! Отец забыл, что мы уже взрослые детишки. Что не стоило продавать Калли, она не спала потом и писалась кровью. Что не стоило бить моего брата, он потерял передние зубы и половину языка. Он не умеет говорить, представляешь?! Ему семнадцать, а он только мычит! Мы любили отца. Несомненно! Я воткнула ему булавку в горло. Несколько раз. Показать тебе, как? Я не понимаю ослиного языка, кивни головой, показать? Так вот, Гордон Бёрн, если ты думаешь, что на старого ублюдка, который кормил нас и пытался иногда учить, что такое хорошо и что такое плохо, у нас рука поднялась, а на тебя – не сможет, то ты самая тупоголовая мразь из всех, кого я знаю.
Девушка чувствовала, как сокращается в ее руке мужское естество Бёрна. Он трусил, крепко, по-настоящему, но держал себя в руках.