Призрак - стр. 45
Бернтсен замолчал и посмотрел на командира экипажа в ожидании обычного вопроса.
Летчик выпрямился на нарах, лицо его немного порозовело, а голос стал более звонким:
– Почему, э-э, сжигатель? Не он ведь всех сдал.
– Потому что справедливости не существует, Шульц. Только необходимые решения практических проблем. Сжигатель, который должен был уничтожить доказательства, сам стал доказательством. Его разоблачили, и если бы он попал в руки полиции, то смог бы вывести следователей на косовских албанцев. Поскольку сжигатель был не албанским братом, а всего лишь платным мудаком, представлялось логичным устранить его. К тому же они знали, что расследованию этого убийства не будет уделяться слишком много внимания. С какой стати? Сжигатель уже наказан, а полиция не будет вести следствие, единственным результатом которого станет привлечение общественного внимания еще к одному случаю коррупции в рядах полиции. Согласен?
Шульц не ответил.
Бернтсен наклонился вперед. Голос его стал тише, но напряженнее:
– Я не хочу, чтобы меня нашли на тюльпанном поле, Шульц. И избежать этого мы сможем, только если будем доверять друг другу. Всего один парашют. Понятно?
Летчик покашлял:
– А как насчет косовского албанца? Ему скостили срок?
– Трудно сказать. Накануне суда он был найден висящим на стене в своей камере. Кто-то подвесил его на крючок за затылок, это точно.
Командир экипажа снова побледнел.
– Дыши, Шульц, – произнес Трульс Бернтсен.
Вот что ему больше всего нравилось в этой работе. Ощущение, что хотя бы сейчас ситуацию контролирует он.
Шульц откинулся назад, прислонил голову к стене и закрыл глаза.
– А если я сейчас откажусь от помощи и мы сделаем вид, что вас здесь не было?
– Не поможет. Твой и мой работодатель не хочет видеть тебя в суде на свидетельском месте.
– Другими словами, вы хотите сказать, что у меня нет выбора?
Бернтсен улыбнулся. И произнес свою любимую фразу:
– Выбор, Шульц, – это роскошь, которой у тебя давно нет.
Стадион «Валле Ховин». Маленький бетонный оазис в пустыне зеленых лужаек, берез, садов и увитых цветами веранд. В зимнее время года здесь тренировались конькобежцы, а летом стадион превращался в концертную арену, где в основном выступали динозавры вроде «Роллинг Стоунз», Принса, Брюса Спрингстина. Однажды Ракель даже уговорила Харри сходить на концерт «U2», хотя он предпочитал слушать концерты в клубах, а не на стадионах. А потом она дразнила Харри тем, что в глубине души он был музыкальным консерватором.
Большую же часть времени «Валле Ховин» оставался таким, как сейчас, – пустынным, запущенным, похожим на закрытую фабрику, производившую товар, необходимость в котором со временем отпала. Самые приятные воспоминания Харри об этом месте были связаны с тренировками Олега. Просто сидеть и смотреть, как он бегает. Борется. Проигрывает. Проигрывает. И наконец выигрывает. Не слишком много: лучшее время дня, второе место на клубных соревнованиях в разных возрастных категориях. Но более чем достаточно для того, чтобы глупое сердце Харри раздувалось до таких размеров, что ему приходилось изображать равнодушие на лице, чтобы не ставить их обоих в неудобное положение, «совсем неплохо, Олег».