Призрак миссис Рочестер - стр. 4
Ложь!
Мне хотелось сорвать эти скалящиеся лица со стены и разбить их о стол Уэйда, хотелось кричать и переворачивать мебель от ярости. Но я этого не сделала. Вместо этого прибегла к маминому выражению на случай всех бед, от смертельной болезни до потерянного рецепта печенья с тмином:
– Черт, черт, черт.
То было в октябре, а сейчас уже конец мая, и я сижу, скрестив ноги, у окна своей квартиры в Коббл-Хилл, допивая бутылку «Сансерре», открытую бог знает когда, потому что по вкусу уже больше похоже на уксус. На коленях опасно балансирует ноутбук. Я выделила полдень для разбора счетов – точнее, для их мрачного собирания. Стоит холодная мокрая весна, один унылый день следует за другим, и угрюмый дождь за окном в такт барабанит по подоконнику.
Я провела без работы почти восемь месяцев. Подергала за каждую ниточку, постучала в каждую дверь, но за последний год волной прокатились отмены телешоу и увольнения, вызвав наводнение из писателей из шоу помасштабнее, которые стучали в те же самые двери. «Просто продержись до осени, – посоветовал мой агент. – Летом всегда затишье, а потом все снова пойдет в гору».
Но мое выходное пособие закончилось еще в марте. А сбережения, и так немногочисленные, быстро становились плодом воображения. Я просыпалась в три часа ночи от уже привычной подступающей паники. Цена за аренду квартиры была непомерной, даже для Бруклина, и я без конца листала сайты в поисках места подешевле и как сумасшедшая рассылала сообщения всем знакомым. Но варианты были просто отвратительными.
А счета тем временем продолжали приходить.
Я глотнула еще вина для храбрости и открыла первое сообщение.
«Услуги ухода за больным. $2,647.19. СЧЕТ ПРОСРОЧЕН».
Черт. Я и забыла об этом. Спустя девять месяцев после того, как мне удалось (пусть и противозаконно, до рассвета) рассеять прах с набережной в Ошен-Сити, счета, которые не покрывала страховка, продолжали приходить. Я хотела, чтобы за мамой был самый лучший уход. И не жалела об этом. Но теперь неожиданно все снова накатило: ее обеденный уголок, превратившийся в больничную палату; шкафчик с сувенирами, теперь битком набитый пузырьками и шприцами; пищащие мониторы на буфете и бесконечный скрип ботинок на толстой подошве по линолеуму.
Растущий пузырь потери, горя и вины разорвался в груди. Я спрыгнула с подоконника и поплелась на кухню, где перелила остатки вина в бокал. Слишком много алкоголя. Но мне плевать.
Телефон звякнул, и я подняла трубку.
– Так ты жива, – раздался жизнерадостный баритон Отиса Фэрфакса. – А чего на сообщения не отвечаешь?