Призрачная деревня - стр. 5
– А ты ведь, говоришь, в 1925 приехал? – Яшка нахмурил брови, хотя и не понял толком, в чём именно чудилось противоречие.
Дед тоже помрачнел, принялся крутить самокрутку – не любил, когда пальцы не заняты. Яшка не думал, что он ещё что-то скажет – поблагодарил и собрался идти.
– Васильевское она звалась, – добавил дед.
С Любкой встретились за амбаром. Сегодня танцы – вот все и там, на улице, хоть и вечер субботний, пусто. Позже сюда понабегут, но пока ещё рано – трезвые.
Яшка пришёл позже, и Любка, пока ждала, набрала поблизости последних одуванчиков. Он наклонился, поцеловать её хотел, а она как сдует всю охапку пуха прямо в лицо. Яшка громко чихнул. Оба расхохотались.
– Идём в клуб? – спросила Любка.
– Не, устал я чего-то, – он и вправду устал так, словно весь день огород копал, не разгибая спины.
– Устал? Это с чего так? – светлые глаза смеются, но смотрят внимательно-изучающе: что кроется за внезапным отказом?
Да и сам Яшка ведь отказываться не хотел. Мало таких вечеров до осени осталось, да и в глубине где-то неприятная мысль кусалась: он не пойдёт, так мигом сыщутся другие кавалеры. Мила Любка: и лицом симпатична, и в общении хороша, и во всём остальном, что ещё от девчонки требуется.
– Деду помогал, – соврал Яшка и махнул в сторону, где дедов дом, для правдоподобия. – А может, так пройдёмся? На реку сходим.
– Знаю я твою реку, – Любка шлёпнула по руке, но взглянула кокетливо: не против.
По дороге она, как обычно, щебетала без умолку. О колхозе, где, говорили, несун завёлся. О подруге, какая замуж собралась в один день с братом Яшкиным – едва переубедили: две свадьбы в один день играть – и себе праздник портить, и людям. О ткани в полоску зелёно-белую, что видела в городе и платье из неё сшить мечтала – на подарок так намекала. Яшка зарубку в уме сделал: купит, обязательно в город съездит. А так он не вслушивался особо, угукал только – и снова ощущал тоску скорого расставания. Очень уж ясно, что будет сильно недоставать там, в армии этой, Любкиного щебетания.
Прошлись по берегу, держась за руку. Камешки в воду покидали. Яшка ловко бросал: получались «блины». Камень несколько раз подскакивал, ударяясь о поверхность воды, прежде, чем навеки скрыться на дне.
– Никакие это не блины, а лягушки, – сказала Любка. Она так бросать не умела.
Потом в лодочный сарай заглянули, как часто делали. Тёмный, он пах сырым деревом. Замок на двери висел только для виду: и захотели бы запереть, да не смогли – так проржавел.
И не заметили, как стемнело совсем. Любка чмокнула на прощанье и, поправляя одежду, домой поспешила. Яшка постоял ещё немного, выкурил тайную, запретную и оттого вдвойне вкусную папиросу, и тоже к себе пошёл.