Приют пилигрима - стр. 4

Наверное, Икар из той легенды был поэтом, а жаркое солнце тут совсем ни при чём. Просто сначала он боялся летать. А когда, наконец, решился и полетел, то в его крыльях осталось слишком мало перьев. И он упал и разбился. Нельзя повторить его ошибку. Нельзя БОЯТЬСЯ.

Я обязательно вернусь и расскажу о том, что видел. Должно быть, это очень важно, раз мы не приходим СЮДА с крыльями. Просто перед тем, как мы появляемся ЗДЕСЬ, ОНИ забирают у нас крылья. А когда мы оказываемся готовы узнать то важное, чего отсюда, снизу, не видно, крылья вновь появляются у нас за спиной. Нам дарят их – иногда даже не подозревая об этом – самые дорогие люди. Ведь мы встречаемся с ними совсем НЕСЛУЧАЙНО.

СЛУЧАЙНОСТЕЙ НЕ БЫВАЕТ.

На лестнице было темно и привычно пахло извёсткой. Яков неспешно поднимался, ощущая подошвами знакомые выбоины ступеней.

Обычно на колокольне гулял ветер – подвывал, путаясь в юбках больших колоколов, и озорно посвистывал в переплетении тяг, но под утро почти всегда было тихо. Вот и сейчас Якову предстояло нарушить эту заповедную тишину. Он огляделся: молодой месяц освещал монастырское подворье и белеющую за ним заснеженную ширь с темнеющей каймой леса.

Яков перекрестился, нацепил звуконепроницаемые наушники и, ухватив верёвку, стал раскачивать полиелейный колокол. Совсем недавно язык этого колокола был перевешен на новый кожаный ремень и Яков не слышал, но знал, как он сейчас отчётливо и вкусно хрустит в сонной пока ещё тишине.

Первый удар – глухой и осторожный – в ближнюю кромку колокола и затем, враскачку, во всю ширь, но – мягко, чтобы на морозе – не приведи Господь! – не расколоть. Вровень с первым ударом Яков шептал, не слыша собственного голоса: «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои…». Могучий торжественный бас колокола густыми волнами расходился окрест, наполняя холодную пустоту уходящей ночи как сироп воду. Звёзды почти уже погасли, оставляя на небе позолоченную ладью месяца.

«…тогда благоугодны будут Тебе жертвы правды, возношение и всесожжение; тогда возложат на алтарь Твой тельцов», – Яков дочитал псалом, позволил языку последний раз лизнуть обод и чуть придержал верёвку, чтобы избежать неполного и ненужного уже удара. Оставив верёвку, он сорвал наушники и стоял в клубах пара от собственного дыхания, жадно впитывая затихающее «бу-у-у» колокола.

Простояв в забытьи несколько минут и дождавшись, пока окрестности опять не накроет тишина, Яков поправил съехавшую набекрень камилавку, подвязал верёвку колокола к перильцам помоста и стал спускаться со звонницы.