Приют Гулливеров - стр. 3
Эти глаза были особенными. Они были настолько далеко разведены относительно друг друга, смещены, удалены от носа, словно они брезговали этим большим приплюснутым носом. Такая «самостоятельность» каждого глаза должна была бы обеспечить владельцу этакий «двойной взгляд» на любую вещь, предмет, суждение. Две точки зрения. А, может, и наоборот: создать наилучший стереоэффект однозначности. А может и ещё нечто… Нечто такое! Ну, например, оставить место на переносице, хм…, над переносицей…, хм… просто на лбу для «третьего глаза»… Мало ли… Раз уж человек неправильное любит… Мозг его любит… Почему бы не удружить своему родному мозгу. Однако, ради справедливости и в защиту «правильности» других черт лица человека, следует отметить, что эта особенность лица Моисея Машиаха не была привлекательной для людей. Наоборот! С детства он слышал: «Инопланетянин», «Фантомас», иной…, иноходец… Так черта лица порождает и комплексы, и манеры и… «чертей» в душе… И Судьбу… Да, да! И, например, мужчина выбирает профессию гинеколога, или патологоанатома, или психоаналитика… А, главное, чертята и черты дарят Дар, своё, особенное видение этой реальности! И особую прозорливость! Хоть во влагалище, хоть в иную полость тела, хоть в любую полость души и духа… Замечательно!
– Замечательно! Не смущайтесь, право! – доктор Стефан Иероним как-то двусмысленно потерся задницей о кресло и выпалил вновь на латыни. Видно, уважал этот «мёртвый язык» титанов – «противоположность правильного высказывания – ложное высказывание. Но противоположность глубокой истины может быть другая глубокая истина».
В это время ландеха (этакая толстая баба в веснушках, с ярко голубыми глазами и в накрахмаленном переднике и кокошнике), которую хозяин называл Федерикой, вежливо и с книксеном (довольно смешным для такой роскошной задницы) поставила на стол вино и закуски.
– «К тому, кто не проводит реформы своего сознания, постучит и Реформация, и Инквизиция» – весьма своевременно и остроумно заключил тостом мысль герр Машиах, а поскольку он процитировал тоже на латинском, то тем самым была дополнительно декларирована и даже обозначена…, и даже установлена особая приятность в общении двух образованных докторов. – Прозит!
– Прозит! За знакомство!
Обедали сначала преимущественно молча, давая себе удобную возможность неспешно и вежливо, «по касательной» рассмотреть друг друга. Кроме того, у гостя был удобный случай рассмотреть кабинет главврача. А кабинеты, и вообще дома и квартиры, мы знаем, о многом в характере хозяев могут рассказать… Поведать, хоть шепнуть, хоть намекнуть… О, да! Хотя бы вот эта «странность»: на двух противоположных стенах висели огромные, в два человеческих роста по высоте, зеркала! В дорогих старинных рамах. И не «висели», а опирались на полу на подставки виде когтистых лап некого зверя. Разумеется, может эти зеркала остались от прежних хозяев замка. Может… Может высокие потолки этого замка хорошо компоновались, гармонировали с огромными зеркалами… Может… Может традицию эту не хотелось и не следовало нарушать… Может… А только чувствовать человеку такое зеркальное отображение бесконечного, себя в этом отражении, ежедневно, ежечасно… Не каждому дано! Это заставляет «тянуться ростом», «держать головку и спину прямее… Достойнее!» Тонкая вещь! Вдоль третьей стены, во всю её длину и высоту располагался книжный шкаф. Массив красного дерева (а может дуба?) цвета махагон хранил в себе, казалось, вехи времени, многовековой человеческой, дерзостной мысли, силы духа… Но, несомненно, эти тысячи томов хранили и изъязвлённые отчаянием в попытках достичь истины раны смятенного ума, напоминали эхо, склеп сих сокрушенных попыток… Да, друзья, такие шкафы и такие зеркала заставляют тебя просить о снисхождении… А, случается, и они молят о снисхождении у иного гордеца, возомнившего себя титаном, полубогом с палицей и факелом в руках. Но чаще всё проще: «…может в этой книге найду ответ…», «может эта книжка развлечёт меня», «…может это займёт моё предсонное время…». Люди занимательнее книг? Жизнь, дело твоё, твой опыт и твой поиск занимательнее книг? Да разные – и книги, и люди! Вот этот старинный фолиант ценнее десяти… О, стоп! Не суди! Хозяева замка (и это ценность безотносительная) бережно собирали эту Библиотеку почти семьсот лет, хранили эти долгие-долгие годы… И даже читали! А как ждёт книга внимание человека! «Подойди ко мне! Возьми меня в руки! Прочти меня!» – просили книги. Но… Но зачастую, поняв, что таковых желающих почти и нет, гордо засыпали в своей высокой задумчивости. Переплёты (дорогие, коричневые, чёрные, гранатовые, пурпурные, сафьяновые, все более кожаные) прятались в себя, почти не отражая скудного света.