Привет, Свет! - стр. 34

Я промучился три ночи, ворочаясь и терпя адскую боль, пока не приехали родители. Днём-то, бегая и играя, я отвлекался и забывал о ней, но ночью боль с новой силой набрасывалась на меня и не давала покоя.

Родители приехали в субботу. У них совпал выходной, и они решили навести меня вместе и ещё прихватили с собой Танюху. Услышав про мою беду, отец сразу же повёл меня в лагерный медпункт. Медичка оказалась не то фельдшером, не то дантистом, то ли ещё кем-то, но только не отоларингологом – это точно. Замазать зелёнкой ссадины и царапины – это одно, другое дело – поставить правильный диагноз ушному заболеванию и, главное, назначить правильное лечение. Это я понял сразу, когда она, наскоро почистив уши ватой, закапала в них борную кислоту. Боль была нестерпимой, и я, от природы терпеливый, не выдержал и заплакал.

– Ничего, это скоро пройдёт, – успокоила медработник заволновавшегося отца. – Вечером я ему ещё раз закапаю, и ему станет легче. Но всё же было бы лучше, если бы вы показали его врачу.

Позже мне действительно стало чуточку легче. Видно, воздействие борной кислоты на раны прошла, и мой организм успокоился. Я перестал плакать и кривиться от боли. Родители облегчённо вздохнули и отправились домой. Вечером после ужина к нам в корпус заглянула медичка и закапала в уши лекарство. Всю ночь я промучился от нестерпимой боли, терзавшей мои уши, надеясь, что днём отвлекусь и забуду об этом.

Но на следующее утро вернулся отец, словно чувствовал, что с этого врача толка не будет, и, забрав меня из лагеря, увёз в больницу.

Оказалось, у меня лопнули обе барабанные перепонки. А в этом случае борная кислота противопоказана. Из-за несвоевременного начатого лечения и неправильно оказанной помощи лечение моё получилось затяжным и очень болезненным. Одни уколы чего стоили! Мне шесть раз в сутки ставили пенициллин, причём, калиевый. А он был такой болючий, зараза! Правда, потом Люся – она ведь всё-таки была медиком, работала в шахтовом здравпункте зубным врачом, – достала кальциевый пенициллин, и мне, хотя бы в этом плане стало полегче.

А Вера Яковлевна, лечащий врач, пожилая, суровая тётка, проработавшая всю войну в походных лазаретах, когда, ковыряясь в моих ушах, замечала, как я корчусь от боли, всегда говорила мне: «Терпи, парень. Если я сейчас тебя не вылечу, в армию тебя не возьмут». И я терпел, потому что хотел служить.

Как-то в классе во втором, играя на улице, я, убегая от кого-то, а, может, наоборот, догоняя, запнулся и сходу приземлился на четвереньки, при этом до крови разодрав коленки и ладошки. Боль была такой, что я завопил во всё горло. Это случилось у нашего барака. Мать выскочила, заохала, закудкудахтала надо мной, как квочка над цыплёнком, а Люся, находившаяся в это время у нас в гостях, подняла меня на ноги и строго так сказала: