Привет privet, народ narod! Собрание маленьких сочинений - стр. 9
Так где же логика-то? Где «русское англичанство»? Темирканов за дирижёрским пультом сорок лет – и я в восторге, а певец Н. Н. те же сорок лет в телевизоре – а меня тошнит. Нет бы взять и возрадоваться, потешить консервативную душу: о! всё на своих местах! А ты злобишься, карму портишь. Задаёшься бессмысленным вопросом – да когда же это кончится-то, когда эти демоны успокоятся и отойдут от нас на свою планету самодовольных идолов в перьях и блёстках…
Где логика?.. А нет логики. То есть тут не до логики. Перемены должны быть, а изменений при этом быть не должно. Одно и то же – не одно и то же. Не всякая консервация полезна для здоровья. И не всякая вечность даётся в награду – некоторые вечности даются в наказание. Видимо, в Большом зале Филармонии царит один тип вечности, а на экране – совсем другой.
Хорошо ещё, пока можно выбирать.
Одолевая вещизм
В советское время суровые наши газеты постоянно клеймили вещизм. То есть упрямую страсть обывателя приобрести какую-нибудь обожаемую вещь. Типа югославских сапог на платформе, богемского хрусталя, стильного телефона (телефон, если помните, был домашним и составлял часть интерьера) и так далее. Поскольку в истории царит жестокий закон: всё, что унижено, будет возвышено, – именно порицаемый некогда вещизм стал свободной идеологией нашего непотопляемого обывателя в новое время. Никому не придёт в голову осуждать человека, которому хочется приобрести какую-то вещь. Даже если он хочет этого с повышенной страстью. Какое нам дело? Однако есть ещё один закон, и его можно назвать по имени гоголевского персонажа, мечтавшего о новой шинели: закон Акакия Акакиевича. Если вещь слишком желанна, если она становится целью и смыслом жизни, если обладание ею вызывает в душе чересчур горячее жжение – эту вещь у тебя так или иначе, скорее всего, отберут.
Я к вещам сильно не привязываюсь, однако были в моей жизни три случая, когда некоторые формы материи вызывали в душе что-то похожее на страсть. Медальон из голубой бирюзы в форме сердечка с маленькой жемчужиной в центре, достался от бабушки. Самодельная чашка из белой глины причудливой формы, которую я купила в одном музее Минска. Расшитый вручную коричневый платок, приобретённый в магазине народных промыслов на Невском (давно сгинул). Платок был расшит невероятно искусно, оригинальный рисунок из золотых, голубых, бордовых и зелёных тонких нитей можно было рассматривать как шедевр живописи…
Медальон пропал. Вот был – и нету. Судьба неизвестна. Чашка разбилась – и года не прожила, причём упала без постороннего воздействия, как будто сама так решила. А дивный платок у меня украли в гардеробе Института истории искусств, где я работала. Я его сунула в рукав куртки, а когда пришла снова – платок исчез. (Ничего удивительного: в восьмидесятых – девяностых годах в этом институте вещи исчезали с подозрительной лёгкостью и скоростью, особенно старинная мебель.)