Привет, красавица - стр. 24
– В поезде Сильвия познакомится с высоким темноглазым мужчиной по имени Бальтазар, и встреча эта ознаменует начало большой любви на всю жизнь. Еще до тридцати лет она сочинит великий американский роман, за который получит Пулитцеровскую премию.
У Сильвии рот был забит глазированной корочкой, поэтому она лишь признательно пихнула сестру босой ногой.
– Следующим летом я выйду за Уильяма, у нас родятся два прелестных малыша. Мы будем жить в красивом доме на одну семью – возможно, в районе Форест-Глен, и все вы будете приходить к нам на обед хотя бы по воскресеньям. Я стану идеальной женой преподавателя и возглавлю родительский комитет в школе моих детей.
– А если Уильям предпочтет баскетбол? – спросила Эмелин. – Разве он не этого хочет?
Джулия откинула с лица волнистую прядь.
– Спорт – не профессия, это занятие для школьников.
– Понятно, ты с этим разберешься, – сказала Цецилия, желая продолжения предсказаний.
– Да уж. Ты, Эмми, выйдешь за врача-шотландца и родишь ему три двойни. Вы будете жить на ферме возле болота.
В картинах будущего неизменно возникали болота, ибо все сестры в равной мере были очарованы описанием пейзажей в таинственном мареве, неотъемлемой детали почти всех английских романов, столь ими любимых.
Эмелин восторженно ахнула и повалилась навзничь. Материнство было ее заветной мечтой, к нему она готовилась всю свою жизнь. С детства Эмелин держала в сумке сухарики и пластырь, чтобы обиходить проголодавшихся или поранившихся сестер. Соседские малыши, согретые ее заботой, ковыляли за ней, точно утята за мамой-уткой. В итальянском квартале она была самой востребованной нянькой и потому имела впечатляющую скатку банкнот, хранимую под матрасом.
– Три мальчика и три девочки, – упредила ее вопрос Джулия, и Эмелин, довольная, кивнула.
– Моя очередь! – сказала Цецилия.
– Ты поступишь в школу искусств и станешь знаменитой художницей. Вы с Эмелин не можете долго быть в разлуке…
– А то помрем, – вставила Эмелин.
– Поэтому одно жилье у тебя будет в Париже, а другое в Шотландии рядом с сестриной фермой, что и понятно, поскольку ты любишь дождь.
– Верно, – согласилась Цецилия, – он для меня то же, что и ночное звездное небо для Ван Гога.
– Твои картины я развешу по всему дому, – пообещала Эмелин.
Сильвия едва не подавилась тортом, вдруг ставшим горчить, и чуть было не сказала что-нибудь колкое, типа «Ничего этого не будет». Однако сдержалась. Забава эта уже не доставляла ей удовольствия, и она видела, что Джулия тоже переигрывает с увлеченностью. Сильвия даже себе не признавалась, что мечтает написать роман. Но сестры выудили у нее этот секрет, и теперь, когда Джулия без всякого злого умысла предала его огласке, возникло неприятное ощущение утраты. Облеченная в слова мечта уподобилась своенравной стихии, отвергающей власть над собой.