Притчи православных старцев - стр. 4

(«Покаяние»)

Человек в счастье забывается и все приписывает себе – своей бессильной и мнимой власти, но лишь посетит его какое-нибудь несчастье, просит пощады и у воображаемого врага. Эту истину о. Амвросий так изображал:

– Человек – как жук. Когда теплый день и играет солнце, летит он, гордится собою и жужжит: «Все мои леса, все мои луга! Все мои луга, все мои леса!» А как солнце скроется, дохнет холодом и загуляет ветер – забудет жук свою удаль, прижмется к листку и только пищит: «Не спихни!»

(«Скорби»)

Старец рассказывал притчу о жасмине:

– Один у нас монах умел с жасмином обходиться. В ноябре он его совершенно обрезает и ставит в темном месте, зато потом растение покрывается обильно листьями и цветами. Так и с человеком бывает: нужно прежде постоять в темноте и холоде, а потом уже будет и плода много.

(«Скорби»)

Один человек говорил батюшке:

– Бывают помыслы, что вы, батюшка, мне доверяете.

На это он ответил:

– А я тебе притчу расскажу. Одного пустынника выбрали архиереем, он долго отказывался, но они настояли. Тогда он подумал: «Я не знал, что достоин; верно, есть что-нибудь у меня хорошее». В это время явился ему Ангел и говорит: «Рядниче (рядовой монах), что ты возносишься? Там люди нагрешили, и им нужно наказание, вот оттого и выбрали, что хуже тебя не нашлось».

(«Помыслы»)

Вы знаете, как действует электрический телеграф? В Петербурге, например, заводят известный аппарат – в то же мгновение то действие петербургское отражается в Москве в подобном же аппарате и в том же значении, в каком там происходит движение. Почему так бывает? Потому что и аппараты те однородны, и соединяющая их проволока к ним же подлажена. Так что действие такого телеграфа – то наша молитва. Мы и святые – как бы два аппарата однородные; среда, в коей святые и коею окружены души наши, – это проволока. Когда истинная молитва – сердечная – подвигнется в душе, тогда она по той стихии, воздействуя на нее, как лучом света пролетает до святых и сказывает им, чего мы хотим и о чем молимся. Между нашею молитвою и услышанием нет промежутка – только надобно, чтоб молитва шла из сердца. Оно у нас и есть телеграфный для неба снаряд. Те же молитвы, кои не из сердца, а из головы только и с языка идут, не дают луча, восходящего на небо, и не бывают слышны там. Да это и не молитва, а только приемы молитвенные.

(«Что есть духовная жизнь», гл. 15)

В Санкт-Петербурге мне рассказывали такой случай. Один джентльмен в каком-то собрании юных радетелей о всеобщем благе – это было в самый разгар прогрессистского бреда – держал сильную речь о любви к человечеству и народу. Все восхищались. Но ворочается он домой; человек, служивший у него, как-то не скоро отворил дверь – это ему уже не показалось; потом свечу не скоро подал, потом с трубкой что-то сделалось, да холодновато было в комнате… Не выдержал наконец наш филантроп и разбранил своего слугу. Тот – какое-то возражение, а этот его в грудь. И вот наш парень: там распарился от любви к человечеству – а тут и с одним человеком не мог поступить как следует. И в тот у нас первый разгар прогрессистского бреда красавицы, бросаясь в переплетные заведения, нередко матерей своих оставляли без куска хлеба, а все же мечтали, что они каким-то образом идут вперед и благо человечества устрояют. Вся беда от слишком широких кругозоров. А лучше, смиренно потупя очи, глядеть под ноги и разбирать, какой где сделать следует шаг. Это самый верный путь.