Пристав Дерябин. Пушки выдвигают - стр. 26
И так как единое, что возникло в нем вдруг теперь неопровержимо, как вера, была сила, простая, прочная бычья сила, и так как прочен и силен был огромный пристав Дерябин, вот теперь рокочущий густым голосом, голосом площадей, а не комнат, то встал Кашнев и внимательно прислушался к нему, осмотрел его молодыми глазами и сказал почти восторженно:
– Ваня! ты… ты прав, Ваня!
– Прав? Что? Так говорю? А? – радостно выкрикнул пристав, положив ему на плечи руки.
– Так! – твердо ответил Кашнев. – И что ты за свободой пойдешь, – этому верю! Верю! Потому что как же иначе?
– Веришь?
– Верю, потому что… украли душу, ограбили, и у этих, у ограбивших, нужно ее обратно…
– Украсть, – подсказал Дерябин.
– Украсть, – повторил Кашнев, – иначе некого уважать и не за что.
– Выпьем? – серьезно показал глазами на неприбранный стол Дерябин.
– Выпьем, – серьезно согласился Кашнев.
– Ура! – крикнул Дерябин во всю мощь объемистых легких. – И пойдет душу красть пристав Дерябин, а за ним воры!.. Ура!
– Митя, – спросил Дерябин, – невинность в тебе такая во всех щечках… ты как насчет женщин, – вкушал?
– Нет, – ответил Кашнев.
Они все еще сидели за столом, хотя было уже часов пять утра, – чуть посинели, посвежели слегка белые занавески.
– Нет? Как так нет? Шутишь?.. Совсем нет?.. – Даже рот раскрыл от удивления Дерябин. – Во-от!.. И с университетом ты что-то рано управился, ни одного дня не потерял! Д-да!.. Ты – строгий. Должно быть, в мамашу вышел… женщины, они, брат, иногда даже игуменьями бывают, – случается, факт!.. Постой-ка, тут у меня альбом красавиц парижских, я тебе покажу!.. Это… это… – заторопился пристав.
– Да не надо, зачем?
– Как не надо?.. Не надо!.. Тут такие две мамочки есть, – с ума сойдешь… не надо!
И вытащил к лампе Дерябин истрепанный длинный альбом и, тыча толстым пальцем в снимки голых женщин, приговаривал:
– Это ж раз удивиться и умереть, а?.. Нет, ты всмотрись внимательно, хорошо всмотрись!
Потом говорили о сестре Кашнева, Нине, курсистке, и о тех местах, где вырос Кашнев, где не было дичи – только сороки.
– Нина в сестры милосердия поступает, в Красный крест… на войну едет, – сказал Кашнев.
– На войну? Великолепно! Умно! – одобрил пристав. – Непременно там женишка подцепит, – замуж выйдет. Простого армейца не стоит – с голоду помирать, а вот ты напиши ей, – штабного, академика чтобы… факт!
– Эка ты как-то все этак… – поморщился Кашнев.
– Что? Плохо говорю? Не то?.. Митя, поверь: женщине, хоть бы она и сестра твоя и Красный крест, – кто угодно, – ей только одно-единственное на свете нужно: мужчина… Факт, я вам говорю.