Пристанище для уходящих. Книга 2. Обреченность - стр. 55
– Поножовщина все-таки была, – заключил он и нахмурился. – Нужно наложить швы, иначе так и будет расходиться. Края раны воспалены, само не заживет.
Швы? Зачем накладывать швы на такую маленькую рану? Ерунда какая.
– Поехали в больницу? – Таннер внимательно смотрел на мою реакцию. – Но тебе придется рассказать, что произошло.
– Я сама доеду до больницы. Спасибо. – Я опустила кимоно и встала. Видимо, придется купить много пластыря.
Таннер скривился, откинулся на стуле и потер подбородок.
– Моррис, сядь на место.
Пусть командует на работе, а не после и когда его не касается.
– Я сама разберусь. Не стоит беспокоиться.
– Моррис, – он вздохнул, – хочешь до реанимации доиграться? Сядь!
Не такая уж и ужасная рана, при чем тут реанимация? Таннер вынул из аптечки дно и под ним оказалось еще одно отделение. Он надел перчатки и застыл, многозначительно глядя на меня.
– Займет пять минут. Я зашивал раны и похуже.
Я колебалась, но все же решилась. Если поможет, почему нет. Таннер шелестел упаковками в аптечке, и я села обратно.
– Вы умеете зашивать раны?
– На службе нас отправляли на курсы – снайпер, сапер, разведчик. – Он выкладывал на стол флакончики, ножницы, нитки. Нитки? – Я выбрал специализацию полевой врач. – Он взял в руки флакончик и ватку. – Будет жечь.
Он намочил ватный диск в растворе и повернулся ко мне. Как вышло, что я еще ни разу не чувствовала его эмоции? Он приложил вату к ране, и я вздрогнула. Щипало жутко, но накрыло другое, более сильное ощущение.
С ошеломительной быстротой я стала Чарли Таннером. Человеком, сокрушительно разочарованным в окружающем мире, в его законах, правилах, необъяснимых закономерностях. Человеком, разочарованным в себе, в прежних мечтах и идеалах, в жизненных целях и приоритетах. Человеком, испытывающим разрушительную боль от бессилия, беспомощную злость, но глубоко под толстой маской угрюмости и отстраненности все еще жила надежда на обретение смысла. Угрюмость вовсе не была его доминирующей чертой, и равнодушным он только казался. Это лишь маска, за которой он прятался от мира. Никто не станет болтать с мрачным человеком со сдвинутыми бровями. Глубинные инстинкты и порывы никуда не делись; в его душе, будто бы на дне колодца, прятались сострадание, бескорыстие, милосердие. Он все еще был мальчишкой, жаждущим чуда. Что будет, если снять верхний слой пыли, стряхнуть его, разрушить маску? За долю секунды я увидела, в какого незаурядного человека он сможет превратиться.
Его боль оказалась так глубока, что задела и мое сердце. Оно сжалось, испуганно удивляясь, как один человек может выносить столько боли. Таннер озадаченно перебирал свои чувства, и я перебирала вместе с ним – негодование, волнение, интерес.