#Природа, #Родина, #Литература, #Любовь - стр. 11

Макушка пня постепенно темнела, словно покрываясь загаром, но не спешила накинуть чёрную вуаль трещин, коими обыкновенно гордятся одни лишь старые керамические чаши с круглыми, приятными губам краями. К концу весны пень уже не выглядел заброшенным или немощным. Казалось, он вот-вот поднатужится, да, приподнявшись на сильных руках, привстанет, и примется расти вверх.

Но… не бывает таких чудес. Пень уже был когда-то, – и молодым, и зелёным, и даже вполне себе привлекательным дубом. Срезавший его по ошибке лесник, долго сокрушался, и ещё дольше стыдился показываться на глаза в том участке леса, где безотрадной прорехой зиял пень. И вот однажды, когда, задумавшись, лесник свернул на смущавшую его совесть тропинку, то, вместо сгнившего пня, увидел окружавшую его молодую поросль, что, обгоняя друг друга, стремилась вверх, к солнцу. Крепкий, седой, с перламутровым налётом пень, не отпускал далеко от себя дубки, а те, прижавшись к нему спиной, понемногу росли, мужали, и, расступаясь чуть-чуть в стороны, теснились вокруг могучего корня, дабы не дать его больше в обиду никому.

Любуясь этой наивной, искренней, юношеской отвагой, лесник отёр со щеки заплутавшую среди морщин слезу, и то ли расслышал, то ли с облегчением пробормотал сам:

– Прощён.

Это ли не важно, – истомив себя муками совести, найти отраду милосердия там и тогда, где этого не ожидаешь никак.

Поверхность луж мерцает слабым, едва заметным прозрачным огоньком. Её прохладный трепет обманчив, но очарование чистоты столь притягательно, что редко удержится кто, чтобы не вступить в их воды, не коснуться или хотя бы не заглянуть.

А там – плещутся без опаски перламутровые, чуть раскрашенные простым карандашом облака, и наивный, искренний, тот самый – сущий голубой свет, покрытый лаком воды так хорош, что не знаешь – чем любоваться приличнее: самим небом или его вольно приукрашенным отражением.

Солнце льнёт к земле, греет её своим горячим дыханием, а заодно, разглаживая тёплой рукой, наклеивает на стены домов, заборы и шершавые влажные стволы деревьев заготовленные с осени листочки. В них – обещание скорого лета и зноя, который, навязнув в зубах, будет томить не хуже мороза. Но холодный спорый весенний ветер спешит навести порядок, и срывает листы, разозлившись пуще обычного. «Негоже погонять случаем», —не без резона считает он. Отвлекаясь рассуждениями о том, чему суждено быть, можно не успеть прочувствовать так, как следует то, что бьётся, созвучно сердцу земли, теперь, в это самое мгновение.

Оранжевые, в чёрных веснушках, жучки, обронённые там, где минуту тому назад лежал снег, нежатся в снежных парах, и, растирая промеж лопаток солнечный свет, делаются наряднее, ярче, краше. Созерцание округи, усыпанной ими, словно крошками румяного пирога, заставляет улыбаться неподдельно и безотчётно, как на исходе младенчества. Каждая из божьих коровок – капля радости, источник утешения и напоминание о текущей мимо пучине жизни, в которую необходимо ступать, не думая о том, насколько холодны её потоки.