Приобщение к чуду, или Неруководство по детской психотерапии - стр. 14
Но все школы (за исключением российской) рассматривают аутизм как результат искажения развития когнитивных функций, а не как аффективное нарушение, эмоциональное нарушение контакта с субъектной средой. Лично я поддерживаю отечественную теорию, поскольку она подтверждается моим личным практическим опытом. И к тому же дает этим детям шанс не то чтобы на полное выздоровление, но на другую эмоциональную жизнь точно.
В работе с такими детьми я в значительной мере опиралась на гештальт-подход, изучаемый мной несколько лет и дававший то основание, на котором я могла строить свою работу с детьми-аутистами. В его основаниях заложено понятие контакта, причины его нарушений и прерываний, понятие диалогичных отношений, осознавание себя и своих потребностей. В общем, все то, что так важно понимать и прочувствовать в работе с детьми, чья дверь в наш мир пока закрыта.
Сразу скажу, что работа с аутистами очень трудна, энерго- и душевнозатратна и часто неблагодарна. Потому что те шаги, которые делает аутичный ребенок к более адекватному контакту с миром, так малы, так неуверенны, так ненадежны, что терапевту в результате легко впасть либо в уныние и неверие в свои силы, либо в «подталкивание» ребенка к активности или контактности, что тоже чревато неэффективностью их совместной работы.
Поэтому на такую работу, мне кажется, стоит соглашаться только в том случае, если ваш подлинный человеческий и психотерапевтический интерес к таким детям выше стремления подтверждения вашей психотерапевтической грандиозности. Потому что, несмотря на все знания, старания и усилия, эта дверь для вас может так никогда и не открыться.
Когда нечего желать…
Конечно, в моем кабинете появлялись не только дети-аутисты. Круг проблем, с которыми приводят родители своих детей, очень широк. Большую часть этого круга в том числе составляют проблемы «застенчивости», «тихости», «заторможенности».
Эти дети не были аутистами, они лишь слегка походили на них той тревогой, что читалась на их лицах, особенно при первом визите в мой кабинет. И хотя причины застенчивости могли быть самыми разными, но внешние проявления при первой встрече часто были похожими. Маленькие не хотели заходить в кабинет без мамы, их не интересовали игрушки вокруг, всю встречу они не отходили от маминых коленей, будто это была единственная гарантия их безопасности. Более старшие дети сидели на самом краешке стула, ссутулившись и слегка сжавшись, как будто боялись занимать в комнате слишком много места. И те, и другие были неразговорчивы, в моих простых вопросах им как будто виделся подвох, и они обычно долго думали, прежде чем ответить «правильно».