Принцесса на горошине. Не такая, как все - стр. 2

Шура, или Александра Константиновна, хотя так мы к ней никогда не обращались, сколько я себя помню, служила в нашем доме экономкой. Хотя, по факту, была и няней для меня, и шеф-поваром для моего отца, потому что он обожал Шурины кулинарные способности, и управляющей в нашем большом доме она была. В общем, Шура являлась настоящей домоправительницей, и в правах её никто никогда не ограничивал. Хотя, она, являясь женщиной покладистой, никогда их особо и не отстаивала. Шура всегда была всем довольна, всегда проявляла заботу и участие. Отец говорил, что Шура – душа нашего дома. А отец всегда и во всём был прав.

Шура вошла в кабинет, остановилась, смотрела на меня, после чего печально вздохнула. Прошла к отцовскому письменному столу, смахнула с того по привычке невидимую пыль.

– Не выйдешь к ним? – спросила она.

Я невольно поморщилась.

– Не хочу. Слетелись, как коршуны, – не удержалась я.

– Ну, не все, – всё же воспротивилась она. – Вот, например, Самойлов, они с Александром Гавриловичем столько лет дружили.

– Кто дружил, тот не осудит, – проговорила я. Снова посмотрела за окно. Там накрапывал дождь.

– Ты бы не пила, Марьяна, – мягко намекнула мне Шура. – Живот заболит.

Я не удержалась от усмешки.

– Шура, мне же не пятнадцать.

– Александр Гаврилович всегда так говорил, – улыбнулась она. Присела на краешек кресла. – Помнишь, у тебя выпускной был? Он тогда тебе сказал: «Марьяша, не пей больше двух бокалов шампанского. У тебя заболит живот».

Я даже таким милым и теплым воспоминаниям не нашла в себе сил улыбнуться. Только пробормотала:

– И я не выпила больше двух бокалов.

– Ты всегда была послушной девочкой.

Я таращилась за окно, до боли в глазах. Поднесла к губам тяжёлый бокал и сделала глоток. Обжигающая горечь в горле прогоняла слёзы и рыдания.

Шура принялась разглаживать на коленях форменный фартук. Понятия не имею, для чего она сегодня надела униформу, никогда её не надевала, я даже не знала, что она у неё есть.

– Похороны хорошие были, – зачем-то заметила она. – Торжественные, правильные. С речами. Цветы красивые.

– Красивые, – согласилась я, вспоминая огромные корзины роз и белых калл. А ещё толпу людей, на лица которых я даже не смотрела. Мой отец был видным бизнесменом, его имя было на слуху, он слыл щедрым меценатом и благотворителем. На его похоронах произносили много речей, говорили о том, какая это большая потеря для всех нас – его уход, приносили соболезнования от администрации президента, от различных фондов и организаций. Кого я только не выслушала за этот день, пожала огромное количество рук и приняла соболезнования, кажется, от сотен человек. Но что всё это значило? Что всё это могло изменить в моей ситуации? Ничего.