Приманка для компьютерной мыши - стр. 33
– Дэн, место! Сторожи машину!
Бульдог остановился на полпути, нехотя развернулся и запрыгнул обратно в машину, при этом на его морде было написано глубокое разочарование. Ему очень хотелось находиться в самой гуще событий, держать, так сказать, лапу на пульсе.
– Ой! – вскрикнула Катя, схватив Надежду Николаевну за руку. – Не нравится мне все это!
– Ты думаешь, это… – начала Надежда, но не закончила фразу.
Прислушиваясь к звукам, доносящимся из открытых окон, она скользнула к стене отеля и запрокинула голову.
– Туда! – Катя потянула ее за руку. – У них окна на другую сторону выходят!
Они обежали здание отеля. С той стороны было потише, подъезда для машин тут не было, вдоль дома росла некошеная трава и сорняки.
Надежда прислушалась. Из окна второго этажа донесся голос, визгливый, как дисковая пила:
– Вот чем ты здесь занимаешься, козел!
– Ой! – Катя бледнела на глазах. – Ну, чуяло мое сердце, неприятности будут!
– Птичка моя, это совсем не то, что ты подумала… – проблеял в ответ мужской голос, действительно совершенно козлиный от страха.
Конечно, Надежда Николаевна не могла видеть, что в этот момент происходило в номере отеля, она могла об этом только догадываться. А происходило там вот что.
Дверь четвертого номера была закрыта, и на ручке висела табличка: «Просьба не беспокоить». Однако никакой замок и уж тем более никакая картонная табличка не может остановить женщину на грани нервного срыва.
Две особы, похожие друг на друга, и вместе – на спелые астраханские помидоры, подлетели к двери, и младшая из них, не снижая скорости, врезалась в эту дверь плечом.
От такого мощного удара профессиональный канадский хоккеист вылетел бы за пределы площадки, а возможно, и за пределы стадиона. От такого удара знаменитая Берлинская стена рухнула бы гораздо раньше тысяча девятьсот девяностого года. Понятно, что хлипкая гостиничная дверь не выдержала и с громким треском распахнулась.
Глазам ворвавшихся в номер женщин представилась следующая картина.
На широкой двуспальной кровати возлежал крупный, заметно лысеющий мужчина лет сорока, в том костюме, который принято называть «в чем мать родила». Возле него стояла на четвереньках привлекательная девушка лет двадцати пяти, с длинными рыже-каштановыми волосами, и тоже совершенно голая.
Похожая на помидор женщина по инерции вылетела на середину комнаты, но здесь остановилась, пораженная увиденным, и еще больше побагровела. Набрав полную грудь воздуха, отчего розовая шелковая блузка затрещала по швам, женщина истерически завизжала:
– Так вот чем ты тут занимаешься, козел!