Прима - стр. 17

– Ай! Щиплет, – пищу я, на что Глеб лишь разводит руками.

– Млечный сок ядовит, вызывает ожог или аллергическую реакцию, – сообщает он спокойным тоном, будто ничего такого не произошло.

– Тогда зачем ты сказал сорвать его? – вскрикиваю обиженно я.

Гордеев внезапно вырастает напротив меня и, смотря прямо, с присущим высокомерием отвечает:

– А ты думала, что если сорвешь вишенку, не будешь платить?

– Что?

– Скажи спасибо, что я не предложил тебе что-то похуже, – хмыкает он и отходит к столу. Отодвинув стул, Глеб садится, чувствуя себя прекрасно. А мне больно. Не столько от раны, сколько от ситуации и его поведения.

– Я не виновата, что твоя мама меня удочерила, – поджав губы, дрожащим голосом выпаливаю я. – Если тебя что-то не устраивает, скажи ей об этом.

– А не ты ли тут из кожи вон лезешь, чтобы мама тебя похвалила? – ядовитым тоном кидает он. А мне и сказать нечего, ведь он прав.

Я жду от матери похвалы, как глотка воздуха. Отказываюсь от еды, тренируюсь больше остальных, не общаюсь со сверстниками и все ради чего? Ради одного короткого – «молодец». Я до ужаса боюсь не оправдать маминых ожиданий, надежд, которые она возложила на меня. Мне отчего-то хочется, чтобы она гордилась мной. Чтобы все вокруг восхищались тем, какая Дарья прекрасная дочка, хоть и приемная.

Если родная мать отказалась от меня, это не значит, что я какая-то бракованная. Руки и ноги как у всех, глаза отлично видят, со слухом проблем нет. Я не бракованная. Я нормальная. И меня взяли в семью, потому что считают так же.

– Молчишь? – голос Глеба врывается в мои мысли. Только ответить ему мне нечего, он не поймет. У него с рождения есть все – дом, красивая одежда, внимание мамы. Он никогда не чувствовал себя ущербным, не просыпался со слезами, в сотый раз задаваясь вопросом, что сделал не так. Почему его оставили одного.

– Молчи, – кивает сам себе Гордеев. – Только за дверью. У меня голова болеть начинает, когда тебя вижу.

– Мы… – выдавливаю из себя остатки гордости, – могли бы стать друзьями.

Он подскакивает со стула, хватает меня за руку, до боли сжимая тонкое запястье, и силой выталкивает из сада. Я падаю на пол, когда он буквально выпихивает мое хрупкое тело в коридор. С нынешним весом противостоять ему практически невозможно.

– Даже не мечтай, – цедит он сквозь зубы он и прежде чем захлопнуть дверь, добавляет: – Ты навсегда останешься чужой.

Спустя неделю

Глеба нет. Неделю назад он уехал в Канаду и вернется только к осени. Мне нравится такое положение дел, по крайней мере, никто не будет строить козни.