Приключения Клеопатры - стр. 20
Он словно бы вернулся в родимый дом… Протянул руки к стене – и спохватился, перехватив взгляд Лучникова.
– Если бы светила небесные не сияли постоянно над нашими головами, а могли быть видимыми с одного какого-нибудь места на Земле, то люди целыми толпами ходили бы туда, чтобы созерцать чудеса неба и любоваться ими. – медленно произнес Лучников, обводя картины широким жестом.
Стрелец улыбнулся:
– Вот уж точно сказано! Кто такой умный? А кто же написал эти картины?
– Слова принадлежат Сенеке. Картины – мои.
– Да, ведь вы художник, – вспомнил Стрелец сказанное ему в редакции.
Лучников молчал. Он стоял в свободном простенке у самого окна, чуть касаясь затылком тяжелой серебристой шторы, и от этого тусклого полусвета его русые волосы казались подернутыми сединой. Лицо померкло. Теперь он показался Стрельцу постаревшим, измученным. Или и впрямь болезнь пригасила живой свет его лица? Но такую печальную усталость Стрелец встречал прежде только у много поживших, много испытавших людей.
– Был, – внезапно произнес хозяин дома, и Стрелец не сразу сообразил, о чем речь. – Был художником.
– А теперь? – с непонятным ему самому волнением спросил Стрелец.
– А теперь… – Лучников запнулся, бросил взгляд в окно, потом опять на гостя. – Теперь хвораю. И собираю иногда случаи для «Сферы». Так что у вас там?
Стрелец смешался. Господи, да он совершенно запамятовал, зачем явился сюда, зачем искал встречи с Лучниковым!
«Решайте сами, как себя вести, – говорил на прощанье Булгарин. – Смотрите по обстоятельствам. Браслет поможет вам убедить Лучникова в чем угодно, но, может быть, не стоит сразу открываться. Выдайте историю с Девой, скажем, за некое видение, что ли, за таинственный случай…»
И вот пришла пора что-то говорить. Лучников ждал ответа, а Стрелец медлил, перебегая взором от одной картины к другой. Некоторые были повернуты к стене, а прочие, чудилось, жили сами по себе.
Стрельца до глубины души поражало сходство эфемерных образов Сферы с теми персонажами, которых он видел на этих холстах. Но теперь он смотрел внимательнее и различал не только радугу красок и буйство фантазии, но и подробности, с первого взгляда ускользнувшие от него.
Уже стало ясно, что настольной книгой Лучникова – как, впрочем, и самого Стрельца во время подготовки к съемкам феерии, – было «Описание всего звездного неба» Яна Гевелия, только вот звездный мир Лучникова, сохраняя основные черты и волшебную особенность гевелиевых картин – изображение созвездий словно бы не с Земли, а с другой, противоположной стороны, как, возможно, видит их и сам Творец, – был населен иными существами.