Приказано не умирать - стр. 50
Остался Цукан один в голой степи. Буря крепчала. В кабину заметало снег, сидеть невозможно. Сначала он бегал вокруг машины, но вскоре намело такие сугробы, что ходить стало тяжело. Вспомнил, что в кузове ворох соломы. Вытряхнул снег, сгреб солому в кучу и зарылся в нее. А ветер такой злой, что и тут достает сквозь щели. Кое-как угнездился. Вдруг увидел себя в голубой рубашечке и босиком. Кругом сплошной лед, а не холодно. Только крик мамы сзади: «Арик, вернись!» А он все дальше и дальше убегал, словно бы на коньках…
Цукана били, тыкали лицом в снег. Он немного очнулся, начал разбирать ругательства в свой адрес. Солдаты ставили на ноги, заставляли идти, но он плюхался кулем в снег. Его потащили волоком. Кое-как добрались до землянки.
В землянке от жары Цукан стал засыпать и валиться на пол. «Дело дрянь», – решил начальник караула пожилой сержант, он видел не раз замерзающих в степи людей. Приказал раздевать. А руки в локтях не разгибаются. Стали пороть рукава. Быстро раздели, уложили животом на нары. Сержант взялся растирать снегом с ног до головы. Сначала Цукан ничего не ощущал, только слышал, как сержант покрикивает: «Переворачивайте. Тащите снег…» И трет, трет. Вскоре почувствовал он легкое покалывание. Потом защипало, словно зашвырнули в муравейник. Потом боль пошла, начал он кричать и вырываться, попытался укусить одного из солдат. А сержант только командует и продолжает тереть. Так он тер до тех пор, пока Цукан не стал похож на вареного рака. Велел дать котелок кипятку. После первой же кружки кинуло Цукана в озноб. Он пил кружку за кружкой с каким-то необычным удовольствием. Пока не выдул двухлитровый котелок кипятку, после чего, завернувшись в полушубок, крепко заснул.
Пробуждение оказалось тяжелым. Кожа во рту висела лохмотьями от кипятка. Хотелось ему есть. А паек у регулировщиков оказался хуже некуда. Попросил солдат сходить за пайком в машине и взять вязанку сухой рыбы, что хранилась под сиденьем. Они с радостью согласились.
У сержанта в заначке нашелся пучок сухого укропа и одна картофелина. Из сушеной рыбы он сварил что-то вроде ухи. Попутно рассказывал, как варил дома уху из стерлядки и еще бросал туда кусок осетрины. Солдаты крошили в рыбный супчик сухари, ели и нахваливали на разные лады. А Цукан есть не мог обожженным ртом, поэтому хлебал остывшую юшку. Попытался зашить распоротое обмундирование, но ни у кого не нашлось ниток. Сидел, как чучело. Появилась новая неприятность. Стали чесаться руки и ноги, а чуть тронул – кожа отстает, как папиросная бумага, тонкими лохмотами, а под ней новая розовая кожа, чувствительная к малейшему холоду.